Конец Хитрова рынка - страница 15

Щеку Арцыгова дернула судорога.

– А если и так, что тогда? Все равно бы его шлепнули, не здесь, так там. Теперь не старый режим: с подонками церемониться некогда. Революция!

– Ты, сволочь, на революцию не ссылайся! Революция не такими и не для таких делалась! – Виктор схватил Арцыгова за борта полушубка.

Тот вырвался, выхватил наган.

– Осади, шкет!

Вмешался Горев:

– Хватит. Разговор продолжим завтра. Обо всем этом, как ответственный за операцию, я доложу начальнику уголовного розыска.

– Хоть самому Всевышнему! – оскалился Арцыгов и крикнул красногвардейцам, прислушивавшимся к разговору: – Грузи на сани! А по тем, кто подойдет ближе, чем на десять шагов, стрелять без предупреждения.

– Свобода… – вздохнул Горев и начал непослушными пальцами застегивать шубу.

Тузика в Орловской больнице не приняли. Старый фельдшер с прокуренными седыми усами только разводил руками.

– Можете расстреливать, товарищи, а мест нет. Куда я его положу? В морг, что ли?

Фельдшер не врал. Больница была переполнена. Люди лежали не только в палатах и коридорах, но и на полу приемного покоя, в кабинете главного врача, вестибюле. Больные бредили, стонали, рвали ногтями грудь, всхлипывали.

Поругавшись для порядка, Виктор наконец сказал:

– Тогда хоть посмотрите его, лекарство какое дайте или что…

– Вот это можно, – обрадовался фельдшер. – Это я с превеликим удовольствием.

Он пощупал у мальчика пульс, поставил градусник и положил на столик пакетик с порошками. Потом на минуту задумался и достал из шкафчика бутылку с микстурой.

– Так что у него?

– Может, испанка, а может, иная напасть. Разве угадаешь?

– Как же вы лекарства даете, не зная от чего? – вспыхнул Виктор.

Фельдшер удивленно посмотрел на него водянистыми старческими глазами.

– То есть?

– «То есть, то есть», – передразнил Виктор. – А если его эти порошки в могилу сведут?

Фельдшер обиделся.

– Вы меня, молодой человек, не учите-с, не доросли. Да-с, – брызгая слюной и топорща усы, говорил он. – Вы еще, извините за выражение, пеленки у своей матушки мочили, когда я людские страдания облегчал-с. Одному богу известно, кто чем болен, а лекарства между тем всегда выписывают. Такой порядок. Да-с. И если я эти лекарства даю, значит, знаю, что они безопасны и никому никогда вреда не приносили…

– А пользу?

Фельдшер, видимо потеряв от возмущения дар речи, свирепо засопел и повернулся к нам спиной.

– Оставь его, – сказал я, чувствуя, что Виктор с минуты на минуту может вспылить. – Пошли.

Извозчика мы не нашли, пришлось Тузика нести на руках. Виктор его держал за плечи, я – за ноги. У Покровских ворот нас остановил патруль.

Ругаясь сквозь зубы, Виктор передал мне Тузика и достал удостоверение.

– Служба, – смущенно сказал пожилой красногвардеец, возвращая удостоверение. – Что с мальчонкой? Сыпняк?

– Нет, кажется, испанка.

– Подсобить?

Только тут я почувствовал, как устал за эту ночь. Руки у меня онемели, колени дрожали, спина стала совсем мокрой от пота.

– Пожалуйста, папаша, – поспешно сказал я, опасаясь, что Виктор откажется. – Здесь уже рядом. Парнишка не тяжелый, только мы его закутали, чтоб не простыл…

– Тяжесть не велика, грыжу не заработаю…

Красногвардеец передал винтовку своему напарнику, в последний раз жадно затянулся цигаркой, выплюнул ее в снег.

– Давайте! Один управлюсь.

Когда мы уже входили в подъезд моего дома, он, будто невзначай, спросил:

– Это ваши на Хитровке стреляли?

– Нет, – быстро ответил Виктор.

– А я думал, ваши… Когда на санях убитого везли, почудилось мне, что Сенька Худяков в охране, с нашей фабрики парень, в розыске теперь… Значит, не вы?

– Нет.

– Может, анархисты шалили?

– Может быть. Не видели.

– Да, дела… А Сеньку Худякова знаешь?

– Не припомню, народу у нас много.

– Про то слышал, – подтвердил словоохотливый красногвардеец. – Учреждение сурьезное. И то сказать, жулья невпроворот. Так и шныряют, так и шныряют. Всяка вошь из щели вылазит, чтоб свою долю кровушки получить. Дежуришь ночью – только и слышишь: «Караул, грабят!» Не знаешь, в какую сторону и кидаться. Намедни барышню раздели. Что гады сделали – сережки у ей в ушах были, так вместе с мясом вырвали. Сидит голая в сугробе да скулит, как кутенок, а кровь так и хлещет…