Конец старых времен - страница 60

После моих слов молчание было долгим. Тогда я снова подал голос:

— К чему околичности — у вас есть, что сказать мне? Ладно, слушаю, только начинайте, пока я не потерял терпения.

Тут князь столь грозно склонился к моему уху, что небо показалось мне с овчинку.

— Я женюсь в Париже на мадемуазель Сюзанн! Вымолвив это, князь закусил ус волчьими своими зубами и снова замолчал.

Вот так фунт изюму! Если б мне кто-нибудь сказал, что я — сочинитель «Двенадцатой ночи» или что мой дядя, умерший десять лет назад в богадельне, оставил мне миллион — я обрадовался бы не больше, чем теперь. Видит бог, мне снова нравилось жить на свете, и великодушие князя Алексея было мне весьма по душе. Ну, скажите сами, ответить шуткой вместо удара — разве это не по-княжески?

— Сударь мой, — сказал я, поднимая взор на этого замечательного человека, — я довольно часто думал, что вы слишком склонны к амурным делишкам, и считал вас волокитой. Я хотел помешать вашим шашням с Сюзанн, но коль скоро вы придумали такое добропорядочное объяснение — я отказываюсь от своего намерения. Я допустил бестактность, вторгшись к вам… Но вижу — в руках у вас бутылка. Отлично — люди широкой души именно так отвечают на промахи друзей! За это я отдаю вам Сюзанн! Она ваша! Ведь именно я обратил на нее ваше внимание. Мне очень хорошо известно, что у мадемуазель прелестные ушки, и я заметил, что вы вдели в них сережки, которые я видел в вашем мешке. Быть может, это простые стекляшки, я буду молчать об этом так же, как и вы.

Сказав так, я протянул руку, чтобы налить вина.

Глупости! — возразил князь. — Я говорил правду. Сюзанн посвящена в тайну.

Э, комар вас забодай! Знаю я, какую тайну имеете вы в виду, и догадываюсь о ней: природа наделила француженок великолепной кожей, которая тем белее, чем ближе к талии. Что же касается персей, то, по-моему, их две, и они роскошны!

Ты просто мужлан, — парировал князь, — и я прикажу пристрелить тебя из-за угла.

Вы хотите заставить меня отречься от тех похвальных слов, которых я вас удостоил? — спросил я. — Угодно ли вам, чтобы я удалился, или вы меня выслушаете?

Чувствую — терпение мое иссякает, — сказал на это князь. — Даю тебе три минуты.

Тут я начал жаловаться на сплетни, которые о нас распускают.

— Замечаю, — говорил я, — что вас, а вашими трудами и меня тоже, считают любителями клубнички. Не могу утаить от вас, что ваш ночной визит к Корнелии открыт. Только что Вероника кричала об этом. А вы знаете, кто такая Вероника? Та старуха, которая углядела вас, когда вы стояли за дверью Корнелии.

— Мне до этого дела нет, — ответил князь.

Тут у меня вскипела желчь. Подбоченившись, я накинулся на любезного князя; я обозвал его лжецом, потаскуном, хитрой лисой, вышибалой, подонком, прибавив к этому еще три десятка других эпитетов.

Ну зачем вы еще отпираетесь, когда я вас чуть ли не за руку схватил! Разве не слышал я ваш голос?

Бернард, — проговорил полковник, вытащив из кармана какую-то монетку, — видишь ты эти деньги?

Вижу. Это луидор, изъятый из обращения полсотни лет назад. Ну и что?

Как «ну и что», умная твоя голова! Луидор-то фальшивый. Это медяк. И готов держать пари, что Вероника видит не лучше тебя! А может, это она вас углядела?

Пока мы таким образом обменивались мнением, в коридоре поднялся гвалт. Я приоткрыл дверь, чтобы лучше расслышать, — и у меня дух занялся: Франтишка выкрикивала мое имя, словно аукала в лесу. Кроме сопрано этой базарной торговки я различил еще голос старой Вероники. Что она там несет? Господи, мало ей вчерашнего, она еще перебирает мою жизнь день за днем!

Знакомо ли вам отвратительное чувство, испытываемое загнанным человеком, на которого со всех сторон напирают судьи и адвокаты, задавая ему тысячи вопросов: а что ты делал, голубчик, вчера и что два месяца тому назад, когда кукарекали петухи? И чем занимался ты шесть недель назад, когда в окрестностях летали вороны и вызванивали «Аве, Мария»? Сколько рыбы съел ты в прошлый праздник и где та самая Анечка, которая чинила тебе исподнее и ходит теперь с животом?

Я представил себе, как бы я отвечал, и меня охватила паника. Я испугался, что меня вышвырнут из замка, и схватил князя за руку.