Конец старых времен - страница 62
— Хватит, хватит, друг мой! — перебил меня полковник. — Не хули себя, не прикидывайся ущербным! Черта ли мне в том, что ты хочешь сказать! Будь здоров — и пусть исполнятся все твои желания. Кстати, нет ли у тебя сейчас трех сотен?
Вопрос был задан неожиданно и с такой напористостью, что я не устоял. Я ответил честно и протянул ему свои последние деньги.
В эту минуту в дверь постучался пан Стокласа. Я еще не опомнился от одной неожиданности, как был ошарашен новой: я даже рот забыл закрыть от удивления.
Что надо управляющему в комнате князя? Зачем он явился?
Я опасался, что до него дошли сплетни насчет Корнелии, и мне было крайне не по себе.
Хозяин меж тем, сунув два пальца за ворот рубашки, словно тот его душил, и одергивая пиджак, имел вид человека, который не знает, с чего начать. Его смущение вернуло мне равновесие духа. «Пфа, — подумал я, — если он что-нибудь и знает, то уверенности у него нет». Кончив наблюдать пана Стокласу, я посмотрел на князя. Лицо его выражало все ту же самоуверенность и то же благородство. Тут мне пришел в голову вопрос — куда же девались мои деньги, ведь полковник только что держал их в руке! — но я сразу понял, что для него не составляет труда ловко спрятать их в рукаве.
Сударь, — заговорил Стокласа, бросив короткий взгляд в мою сторону, — несколько дней тому назад вы встретили в лесу крестьянина по фамилии Хароусек. Помните вы его? Так вот, этот человек сейчас здесь и просит прощения…
Мне не о чем с ним говорить, — отрезал князь.
Вы, никогда не встречавшиеся с Алексеем Николаевичем, едва ли поверите, до чего трудно уговорить его сделать то, чего ему не хочется делать. Бесполезно что-либо ему втолковывать. Он будет улыбаться, кивать головой, а потом поступит так, как сочтет нужным. Ему ничего невозможно объяснить, он не слушает никаких доводов; он будет выскальзывать у вас из рук, и упорство, с каким он будет это делать, лишит вас смелости заговорить с ним еще раз.
Пан Стокласа беспомощно стоял перед князем и только повторял, что просит Алексея Николаевича обменяться с Хароусеком хоть двумя словами.
Вы шутите, — отвечал полковник, — право, шутите, сударь! Если я правильно понял, вы говорили сначала, чтобы я выслушал извинения Хароусека, а теперь требуете, чтобы я сам извинился.
Да, — признался управляющий, — Хароусек — старый знакомый пана Якуба… Я от него завишу… Мне бы не хотелось заводить раздоры в округе…
Сожалею, — сказал князь, — сожалею, что вынужден так отзываться о человеке, с которым вы желаете поддеряшвать отношения, но поверьте: он просто хам!
Минутку, сударь!
Простите!
Для меня это очень важно, — снова затянул Стокласа. — Я вас прошу, я этого желаю…
Довольно! — вскричал вдруг князь. — Ни слова более!
Я видел — дело плохо и мне пора вмешаться. Как знать, что случилось бы, промолчи я. И я ввернул:
Хорошо сказано, Алексей Николаевич!
Что «хорошо сказано»? — не понял князь.
— Все, все, все до точки! Ей-богу, таких оборотов речи я не слыхивал с тех самых пор, как три оборванца ломились в трактиры…
Князь пытался разобраться в Той чепухе, которую я нес без остановки: он провел ладонью по лбу, щелкнул пальцами — и опять стал кроток, как овечка. Льщу себя мыслью, что моя болтовня образумила его.
Но едва настроение князя изменилось к лучшему — нахмурился в свою очередь мой хозяин. Он стоял перед нами, и тучи на его челе давали понять, что князь перешел границы. «Это как же он со мной разговаривает? — подумал Стокласа. — Так-то он исполняет мои желания! Так-то ведет себя человек, которого я приютил! Что же, он не питает ко мне ни капли уважения?» Задаваясь подобными вопросами, управляющий вознамерился было выйти из комнаты, но ему суждено было подвергнуться новому испытанию: в дверях он столкнулся с Хароусеком.
Упомянутый крестьянин был само добродушие, и едва Пустина заикнулся, что хозяин желает загладить несправедливость, допущенную по отношению к нему, Хароусек тотчас бросил свою работу и отправился в замок. Они с управляющим обменялись рукопожатием и, оставив в стороне разбор обоюдных обид, весело приступили к делу — то есть к английскому ленчу. За столом оба говорили друг другу вежливые слова, как это принято между соседями, и хлопали друг друга по коленям, и называли друг друга на сектантский лад «паном братом». И пока наш адвокат теребил салфетку, Хароусек с хозяином умяли по нескольку соленых рогаликов и несметное количество ветчины. Когда согласие было полностью восстановлено, хозяин повел примерно такую речь: