Конец войны - страница 11

- Это "твои родители" - Звягинцевы Егор Петрович и Анна Андреевна. Они погибли в первые дни войны. Хранишь в рамке как память. Это фото - всё, что осталось от вашей московской квартиры после бомбёжки. До обыска дело, я думаю, не дойдёт, но если что, то весьма правдоподобно. Я всегда с тобой на связи буду, помогу если что. Старайся меньше говорить, больше слушать, привыкай к современным манерам и правилам. Вспомни армейскую службу. С тех пор мало что изменилось. Ну, если что, ссылайся на головную боль и лёгкую контузию. Но не переусердствуй, а то отправят в госпиталь и с прадедом повидаться не успеешь. И ещё, вернуться обратно ты в принципе можешь из любой точки, но оптимальный вариант - это возврат отсюда. Придёшь, заберёшь всё своё, а эти вещи оставишь здесь и прыгнешь в свое время. Ни к чему плодить хронопарадоксы, разбрасывая в прошлом вещи из другого времени. Но самое главное запомни правило: хроноагент - это артист, хамелеон, он самая серая мышь среди серых мышей. Он есть, и его нет, он сливается с окружающим его социумом так, что сам начинает верить в свою к нему принадлежность. На это способны не многие, этому годами учат. У тебя такой подготовки нет, поэтому будь крайне осторожен.

Я аккуратно раздвинул ветви, прикрывающие вход в пещерку, и прислушался. Вокруг стояла невообразимая тишина. Даже не верилось, что где-то тут неподалёку в километре друг от друга притаились две армии, русская и немецкая, готовые по приказу рвануться в атаку, чтобы сшибиться друг с другом лоб в лоб, чтобы порадовать "костлявую" новыми подданными. Ибо ей плевать, на каком языке говорили они при жизни. Ей безразлично, кто из них прав, кто виноват. И только она способна примирить эти две враждующие силы. Потому что не язык любви, а лишь язык смерти одинаково понятен всему живому на этой планете.

***

Как ни жаль было времени, но не похоронить водилу я не мог. Одежда на нём сгорела полностью, документы практически тоже. А вот медальон солдатский не пострадал. "Дубровский Владимир Григорьевич, ефрейтор, призван на службу Харьковским военкоматом в июле 1941г." С первых дней войны, почитай, за баранкой.

Вытащил труп бойца из кабины и уложил на обрывок брезента, укрывавший некогда груз. Ха, легко сказать вытащил, уложил. Пробовали когда-нибудь тащить пусть не труп, а просто человека без сознания. Тяжёлая, расслабленная аморфная масса, норовящая вывернуться из рук. За тело ухватиться практически невозможно, руки и ноги свободно выкручиваются, не оказывая сопротивления. Остаётся только хвататься за одежду. А тут труп, да не просто труп, а труп обожжённый. Остатки гимнастёрки расползались на лоскуты, обнажая истерзанную осколками и огнём плоть. Плоть, покрытая корочкой чёрного обугленного мяса, источающего отвратительнейший запах палёного. В общем, тело из машины я вытащил с трудом. Единственное, что меня поразило, это моё собственное состояние. Ни тебе брезгливости, ни тебе рвотных позывов, которых можно было бы ожидать в подобной ситуации. Ничего. Будто я каждый день только и делаю, что с трупами вожусь. Видимо, стресс и адреналин полностью погасили во мне все нормальные человеческие реакции, присущие моменту, оставив место только деловому отстранённому прагматизму.

Недалеко от искорёженного дубка я выкопал могилу и опустил тело. Сверху насыпал небольшой холмик и воткнул кусок ќќќќќќќќќќќќмашины, на котором как смог нацарапал: "Дубровский Владимир Григорьевич ефрейтор 01.09.1942." Хотел было вырезать крест, но вспомнил вдруг строчку из Высоцкого: "На братских могилах не ставят крестов...", и ничего более вырезать не стал. Да и не успел бы, даже если бы захотел.

Где-то за поворотом послышался звук приближающейся машины, и вскоре рядом со мной, заскрипев тормозами, замер чёрный ГАЗ-М1. Правая передняя дверь распахнулась и оттуда, наставив на меня ствол ППШ, появилась фигура в военной форме:

- В чём дело, лейтенант?

- Попали под бомбёжку, товарищ майор, - разглядел я две шпалы у него на петлицах, - самолёт немецкий разбомбил.

- Представьтесь, лейтенант, как положено, - майор смотрел строго, если не сказать сурово.