Конфискованная земля - страница 14
Староста только прошептал бессильно:
— Не гневи аллаха.
— Хасан ни в чем не виноват, — встрепенулся Хусейн. — Девушку я похитил.
Унтер тряхнул его за шиворот.
— Это уж не тебе судить — виноват, не виноват. А коли ты такой умный, так незачем было похищать несовершеннолетнюю.
— Но ведь они по доброму согласию… — робко вмешался староста.
— Завидев жандармов, Хасан застыл на месте. В его голове завертелся вихрь мыслей.
«Кто донес?» — назойливо стучало в мозгу. Ответ был один: Мастан. Кроме него, никто не мог. Разве можно доверять змее?
Он сам протянул руки унтеру. Тот связал их веревкой. Собрались крестьяне. Сердер Осман, Рыжий Осман, Мустафа, Омер, Мелик, Салтык, Гюдюк, Эделло — все были здесь.
Сердер Осман не переставал возмущаться:
— Ни за что ни про что, вай, вай! Позор, неслыханный позор!
Унтер-офицер гордо огляделся по сторонам, словно удачливый полководец в старинном романе.
— Трогаемся! — скомандовал он своей «армии». — Вперед!
Вскоре жандармы и арестованные скрылись из виду.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Эфенди, эфенди, Шакир-эфенди!Ложные показания ты дал, эфенди…(Из народной песни)
Тюрьма в касабе помещается неподалеку от городской управы. Унылое здание из бетона вытянулось посреди широкого двора, огороженного проволокой. К чинаре, стоящей у ворот, прибита дощечка с надписью: «Отсиди срок — выходи за порог». Под чинарой обычно собираются и ждут посетители.
В приемный день тюрьма бывает и оживленная и печальная. Те, кого навещают, сначала набрасываются с расспросами на пришедших. Потом сами начинают изливать им всю горечь своего одиночества, тоски и безнадежности. Те, к кому никто не приходит, смотрят на счастливчиков и вздыхают.
Хасан и Хусейн сидели друг против друга и сосредоточенно курили, ни на кого не глядя, изредка перебрасываясь короткими замечаниями. Они плохо слышали друг друга — над двором стоял плотный гул голосов.
— Подвел я тебя, — в который раз повторял Хусейн. — Мне ты помог, а сам в беде очутился.
— Э, брось, — отвечал Хасан, — что было, то было. Лучше думать о будущем.
На середину двора вышел надзиратель, поискал кого-то взглядом: видно, пришел новый посетитель. Некоторые из арестантов замолчали — может быть к ним… Остальные галдели по-прежнему.
— Гюрро Огуз! — выкрикнул надзиратель.
Молодой курд, которого переслали недавно из диярбакырской тюрьмы, растерянно поднялся, прошептал:
— Хюде разы бике![17]
— Ишь, глаза-то засияли, — улыбнулся Хасан.
— Хюде разы бике, — повторял курд на ходу.
Хасан занялся подсчетами. Оказалось, он сидит уже целую неделю. И конца этому сидению не видать. Он ждал, что его со дня на день вызовут к судье и все выяснится. Но начальники, видно, и в ус не дуют. А у него урожай пропадет. Матери разве управиться в поле? Погниет хлеб на корню…
«Рыжий Осман, Сердер Осман, Салтык уберут. Товарищи ведь…» — утешал он себя. Друзья не допустят, чтобы его труды пропали даром. Но душу щемило. Как-то там мать? Одна совсем. Сюда ей не добраться. Она и до соседки-то дойти не может.
— Эй, — тронул его за рукав Хусейн, — тебя зовут!
Хасан вздрогнул.
— Зачем?
— Откуда я знаю. Наверно, пришли к тебе.
«Кто бы это мог быть? — размышлял Хасан, шагая по двору. — Разве что Рыжий Осман? Вряд ли…»
Хусейн глядел ему вслед.
— И нас когда-нибудь навестят, — вздохнул он.
Хасан подошел к надзирателю.
— Вы меня звали?
— Ты Хасан? — спросил тот хмуро. — Тебя девушка ждет в кабинете начальника тюрьмы. Ступай.
Хасан смешался.
«Разыгрывают!.. — Он с досадой сплюнул. — Какая еще там девушка будет меня искать?»
Надзиратель поддал носком бабуша какую-то железку.
— Хасан Сезгин?
— Ну!
— Из Кайрана?
— Оттуда. («Разыгрывают!»)
— Ну и иди! Чего расшумелся?
Хасан все еще не верил. Девушка? В Келькеркее у него есть двоюродная сестра. Но она и знать не знает о случившемся.
Поднялись по лестнице. Надзиратель велел Хасану обождать, постучал в дверь и закрыл ее за собой. Хасан остался один. Никого вокруг не было. Вот сейчас повернуться да и прочь отсюда. Голова бритая, верно. Но ведь новобранцам тоже головы бреют. Только куда ему идти, если не в Караахметли? А оттуда сюда же и приволокут. Тогда уж никто не поверит, что он сидит безвинно.