Конфискованная земля - страница 16
В это время на холме показался Гюрро. В руках у него винтовка — отцовский подарок.
— Стой! — окликает его Шейхо.
— Чего тебе у нас надо?
— Не твое дело, убирайся!
— Я тебе уберусь!.. — И Гюрро вскидывает ружье. — Шаг сделаешь — убью.
Вай, богатырь Шейхо-ага! Вай, храбрец Шейхо-ага! Вокруг него люди верные. Пришпорил лошадь, прет напролом. Тут его пуля Гюрро и свалила.
Долго тянулось дело. Поля-то принадлежали крестьянам, а не Шейхо. И каймакама привлекли. Говорили, Шейхо его подкупил. Шейхо виноват, каймакам виноват. Один убит, другой отвертелся. А Гюрро получил тридцать лет. Четыре года уже отсидел.
— Так мне сердце сказало: «Убей, — говорит, — его». Сердце человеческое не соврет. Раз сердце сказало — значит, надо убить.
— А потом — в тюрьму, — напоминал Хасан.
— Хюде разы бике! — Гюрро гордо вскидывает голову. — Зато у наших крестьян поля остались. Хюде разы бике!
В четверг Хасана, наконец, вызвали на допрос к судье. Так он ждал, так надеялся — все выяснится. А вышло по-другому. Судья задавал ему такие вопросы, что совсем сбил с толку.
— Хотите что-нибудь сказать? — спросил он в конце.
Хасан молчал. Жандармы увели его. Когда он все это рассказал старому арестанту по прозвищу Лютый Али, тот расхохотался.
— Дурень ты! Ребенку, который не заплачет, молока не дадут. «Не знаю я ничего, господин судья. Отпусти меня!» — и точка. Вот как надо, сынок, а то здесь и подохнешь.
— Скажешь тоже… Я всего неделю сижу.
— С такой башкой ты здесь надолго застрянешь. Да еще лишку просидишь. Клянусь аллахом, курд выйдет, а ты останешься!
И он отправился по камерам рассказывать всем о глупости Хасана. Его зычный голос отдавался эхом среди бетонных стен.
— И все молчит… Ха-ха-ха! Ну, его и пихнули обратно в камеру. Ха-ха-ха!
Другие арестанты тоже покатывались со смеху.
Все они, пока сидели в тюрьме, хорошо изучили тонкости судебного крючкотворства. Хасан проклинал себя последними словами, не зная куда деваться от стыда.
А ведь правду говорил Лютый Али. Когда в следующий раз на вопрос: «Что вы можете сказать суду?» — Хасан ответил: «Хочу, чтобы меня отпустили, господин судья», — тот сразу распорядился освободить его, наказав явиться на суд восьмого числа следующего месяца. Добавил только: «Не придешь — тебе же хуже будет».
Хасан даже растерялся от неожиданности. Он на свободе, а Гюрро, Хусейн, Лютый Али, Салих Оборвыш, Бешеный Мухаррем?.. Кому из них сидеть двадцать пять, кому десять, кому пять лет. Меньше пяти и срока не было. Дело Хусейна все еще тянулось. Но тюремные законоведы давно уже предрекли: если отец девушки будет молчать, дадут семь лет четыре месяца.
Никогда еще касаба не казалась Хасану такой большой, такой красивой и нарядной. Он не сразу двинулся в путь — постоял у тюремных ворот, с удовольствием озираясь вокруг. Свернуть за угол, пройти мимо парка, потом направо к кладбищу, а оттуда — прямая дорога в деревню. Время было обеденное. Если не мешкать, к вечеру он уже будет в Караахметли. Дорога займет часов шесть. Однако Хасан чувствовал, что не сможет идти шесть часов подряд. Словно за те пятнадцать дней, что он сидел в тюрьме, у него подменили ноги.
Выйдя за город, Хасан облегченно вздохнул. От прежней растерянности не осталось и следа. Думы о матери, Сердере Османе, о Салтыке, об урожае гнали его вперед. Как плакала, убивалась, должно быть мать!.. Хасан прибавил шагу, закурил. Вот и кладбище позади. На дороге маячили два крестьянина верхом на ослах. Они остановились закурить.
— Здравствуйте, уважаемые, — догнал их Хасан.
— Здравствуй.
— Благополучный вам путь. Куда направляетесь?
— В Харымлы, — ответил один, — за дровами.
— Доброе дело. А я в Караахметли.
— Слыхали про такую деревню. Далеко. Что же ты пешком-то.
— Да я из тюрьмы…
— О аллах! Бумаги, что ль потерял?
— Нет.
— Из-за земли, стало быть?
Хасан рассказал им свою историю.
— Зло за добром следом ходит, — вздохнул тот, что постарше. — Что творится! Худые времена настали, прямо конец света.
— Бывает, — отозвался другой. — А много ли отсидел?
— Две недели.
— Дешево отделался, — сказал усатый и вдруг спохватился: — Да ты ведь голодный наверное? — И, не дожидаясь ответа, достал из волосяной сумы лепешку и кусок тахинной халвы. — На, ешь.