Консьянс блаженный - страница 14

И нет ничего удивительного в том, что через какое-то время маленькая Мариетта, г-жа Мари, папаша Каде и даже Мадлен усвоили имя, данное Жану в деревне, и тоже стали звать его Консьянс.

И Жан, находя это имя прекрасным и угодным Богу, постепенно отвык от того, что его зовут Жан, и привык к тому, что его зовут Консьянс.

В 1805 году Консьянсу было десять лет, а мне тогда не исполнилось еще и трех; в том году мой отец покинул замок Ле-Фоссе, расположенный в четверти льё от дома папаши Каде, и переселился в замок Антийи в трех льё от прежнего жилища.

После Альпийской кампании мой отец привез из Сен-Бернара пару великолепных собак: их высокоценную породу монахи странноприимного дома весьма старательно берегут. Собаки были удивительно крупными и походили на двухгодовалых львов. Когда мы уезжали из замка Ле-Фоссе, самка ощенилась пятью щенками; два были розданы, два оставлены, а пятого Моке, сторож отца, просто выставил за дверь с жестокостью, свойственной примитивным натурам.

Консьянс, постоянно бродивший по улицам, случайно проходил мимо; он услышал повизгивание, подобрал щенка и принес его в хлев г-жи Мари, а не в хижину папаши Каде, поскольку не без оснований сомневался в великодушии старика и опасался, что, имея уже Пьерро и Тардифа, тот ни за что не захочет взять на свое попечение еще одного жильца.

Сократив название его породы, Консьянс назвал щенка Бернар. Бернар нуждался в молоке, но тут не о чем было беспокоиться — на то имелась черная корова. Добрейшая г-жа Мари охотно давала детям немного молока, необходимого для выкармливания щеночка. Но вот Бернар вырос и уже не довольствовался молоком, а при его огромном росте и невероятном аппетите он стал для семьи тяжелой обузой.

Что ж, Консьянс решил рискнуть и привести собаку в родительский дом.

Для этого он воспользовался случаем, когда дома никого не было, и, чтобы защитить Бернара от первой вспышки гнева папаши Каде, заслонил собой собаку.

Но первым, кто вошел в дом, оказался не старик, а Мадлен.

Увидев сынишку рядом с огромным псом, она невольно вскрикнула.

Перед нею стоял тот самый блаженный с картины в церкви, а присутствие пса делало сходство полным и несомненным.

Мадлен была натурой набожной и всюду видела руку Провидения; она сочла, что эта собака не случайно встретилась на пути ее сына и было бы почти святотатством разлучить их, если на церковной картине их накрепко соединила дружба.

Но что скажет папаша Каде? Как уже упоминалось, заставить его принять в дом Бернара было делом непростым: старик не только презирал, но и ненавидел тунеядцев, и Мадлен боялась, что он не захочет приютить Бернара, посчитав его то ли предметом роскоши, то ли усладой бессмысленной чувствительности.

К счастью, уже не первую неделю рассказывали о кражах в деревне, да к тому же в течение двух-трех минувших ночей папаше Каде мерещилось, что кто-то ходит по его двору. Так что Бернара ему представили как сторожа и защитника; после неизбежных упрашиваний старик согласился, чтобы собака его охраняла, и это стало большой радостью как для Консьянса, так и для маленькой Мариетты.

И правда, было бы жаль разлучать ребенка и собаку, ведь их соединяла какая-то чудесная дружба. Бернар испытывал к Консьянсу особую привязанность, и это напоминало о сказанном в начале книги: у животных есть душа. Душа Бернара была полна признательности к тому, кто подобрал его умирающим от голода. Эта признательность проявлялась в едва ли не сказочном повиновении. По первому знаку Консьянса Бернар готов был броситься в огонь и в воду. Где бы пес ни находился, он не сводил глаз с мальчика; если Бернар и смежал веки во сне, то, открыв их, он сразу же смотрел туда, где в эту минуту был Консьянс. Их видели всегда вместе, идущими бок о бок; шагая, собака время от времени лизала опущенную руку Консьянса.

И слава Богу, что Бернар был так ласков и так безоговорочно повиновался Консьянсу, ибо, обладая огромной силой, он мог бы стать опасным, если бы всего лишь один знак, одно слово, один жест его хозяина не делал бы пса безобидным скорее, чем самый крепкий железный намордник.