Контрольный выстрел - страница 14

— Алле! — и затем удивленно посмотрела на меня. — Это тебя…

— Да, — неуверенно ответил я. Кто бы мог мне сюда звонить? Если Жорик, то я не давал ему этого номера. А если Лариска или Конопля?

— Одну секунду, — послышалось в трубке. — С вами будут говорить.

После короткой паузы я услышал голос Костыля:

— Красноармеец, это я. Ты звонил. Я слушаю.

— Жорик?! — изумился я. — Но как?.. Номер…

— Твой номер сканировали. Говори, какие проблемы?

Я вкратце рассказал о случившемся сегодня под утро.

— Значит, порюхался. Жди. Приеду. Появился Костыль через час.

— О-о! Красота-то какая!

Он осторожно, на носках своих лакированных туфель, прошел в прихожую, заглянул в спальню.

— Костыль, тут такое творилось… — еле проговорил я.

Вадик оставался абсолютно безучастным. Он уже здорово набрался.

— Спокойно, — обратился ко мне Жорик. — Объясни толком, что за побоище вы тут устроили?

— Ввалились какие-то… — неопределенно ответили.

— Кто ввалился? Зачем ввалился? — повысил голос Костыль. — Поточнее можно?

— Нельзя. Сам ни черта не знаю.

— Так уж и не знаешь? — засомневался в моих словах Костыль.

— Есть одна прикидка. Но это — длинный разговор. Там четыре дырки в подушке.

— Что? Стреляли? — изумился Костыль.

— Стреляли.

Он еще раз заглянул через дверь в спальню.

— В милицию звонили?

— Не додумались! — едко съязвил Вадик, неожиданно приободрившись.

— А ты молчи, когда люди разговаривают! — рыкнул в его сторону Жорик.

Вадик все понял и заткнулся.

— Значит, так, — решительно произнес Костыль. — Сейчас все поедете со мной. По дороге расскажешь, кто и что к тебе имеет. Быстро оделись. Ты так и будешь с голой жопой сидеть? — вопрос был адресован ко мне.

Только теперь я вспомнил, что с ночи не одет.

— Сюда я пришлю уборщика, — продолжил Костыль. — Трупы уберут. Все приведут в порядок. Боже мой! Боже мой! Ну, натворили! Как прикажете теперь это говно разгребать?

Я в приказном тоне распорядился, чтобы Сашка и ее мать одевались. Затем, переступая через трупы в прихожей, мы все проследовали за Костылем.

У парадного стояла машина, в которой сидели трое его людей. Их он оставил у дома вместе со своей новехонькой «вольво». Сам сел за руль моей «БМВ» и включил двигатель…

Небрежно придерживая левой рукой рулевое колесо, Жорик лихо вел машину по пустынным утренним улицам Питера. Правую держал на колене, отстукивая пальцами ритм звучавшей в динамике песенки. Автомагнитолу он включил, как только уселся за руль моей машины. Мне, например, сейчас было не до песен. В околошоковом состоянии находились Сашка с матерью. Вадик клевал носом. Перебрал по причине растрепанных чувств. И, пока алкоголь не отступил, все ему было по барабану.

Мне с трудом представлялось, как Жорик уберет четыре трупа из квартиры и каким образом вообще сие событие может остаться вне поля зрения правоохранительных органов. Может, все-таки нужно было позвонить в милицию?

Годы, проведенные за тремя рядами колючей проволоки, перековывают человека. Так или иначе деформируется сознание. В целом понимание окружающей действительности уже далеко не то, что было до отсидки. Недоверие к ментам становится превалирующим над всеми другими чувствами. И те, кто с пеной у рта разглагольствует о чести и незапятнанности милицейского мундира, вызывают лишь кривую усмешку. «Не делайте мне больно, господа!»

Может, я и не прав, конечно. Наверное, есть менты правильные. Но — дело сделано — за помощью я обратился не в ментовку, а к Жорику Костылю, ибо в ту милицию, которая «меня бережет», давно не верю.

Наблюдая за тем, как мой зоновский дружок ведет машину, я невольно обратил внимание на покалеченную кисть его левой руки. И вновь накатили воспоминания из лагерной жизни. Ну никуда от них не деться. Хочу все забыть, вычеркнуть из памяти, отречься от прожитого и — не могу…

В клубе нашей колонии числился библиотекарем грек по фамилии Онасис, по блатной кличке — Ананас. К нему и подкатил как-то начальник оперчасти майор внутренней службы Скворцов.

— У меня к тебе дело, Ананас.

— Что за дело, гражданин начальник? — спросил зэк. От майора ему время от времени перепадало: то сигареты хорошие, то пачка чая. Случалось, и анашой кум подогревал. Не за красивые глаза, конечно.