Копье Крома - страница 20

— Жив, значит, тот сопляк… — проговорил Трулл, собираясь сесть.

— А может, и не он один, проглоти их пес Гарм, — печально добавил Снурр, когда они оба мгновенно почувствовали, что в пустошах что-то происходит.

Земля дрогнула у них под ногами, слегка заколыхалась. Оба ванира смотрели друг на друга с суеверным ужасом. Вершина снежного холма покатилась вниз и обсыпала обоих колючим крошевом.

В это же время в лагере дико взвыли псы Нордхейма. Их безнадежный, полный боли и тоски вой вмиг смел лагерный покой и сонную одурь привала. Ваниры вылетали из шатров, кто — на ходу опоясываясь мечом, кто — кидаясь к упряжкам, стараясь вразумить обезумевших собак. Те из дружинников, кто были детьми гор и скал Нордхейма, недоуменно шарили глазами окрест, свистом подзывали к себе скулящих вожаков упряжек, и поминали разом всех хримтурсов, самого их отца и даже запретное имя Дочери Ледяного Гиганта.

Им было отчего прийти в изумление и растерянность — подобным образом вели себя псы Нордхейма только в родных предгорьях и ущельях, предупреждая хозяев о внезапном извержении вулкана, надвигающейся лавине или снежном оползне.

Однако кругом, теряясь в липком, холодном тумане, расстилалась киммерийская пустошь, где последние солнечные блики метались по сугробам, будто бы уворачиваясь от серых, бесформенных теней облаков, накрывших плотным пологом сизое безмолвие.

Часовые, разбросанные вокруг лагеря, почти одновременно ощутили мерное подрагивание тверди под ногами, услышали надвигающийся дробный топот, глухой, но приближающийся с грозной неотвратимостью штормового вала, иувидели в неверном вечернем тумане взметенные тысячами копыт снежные буруны.

— Туры! Снежные туры! — первым опомнился Снурр. Назвав Повелителей Пустошей ванирским именем, он схватил за плечо своего товарища, который как завороженный следил расширенными от ужаса глазами за надвигающейся волной из взметенного снега и ледяного крошева, что широкой дугой охватывала лагерь с юга.

— Бежим, Трулл, бежим! — И дюжий воин почти волоком потащил за собой упирающегося воина, который впал в какое-то смертное оцепенение и хриплым, давно пропитым и сорванным в бесчисленных боях голосом навывал строки из «Наваждения о погибели Богов».

Подобная же картина наблюдалась и в других секретах-с северо-запада и северо-востока, в грохоте и дрожи, валившей людей с ног, надвигались валы вздыбленной плоти пустоши.

Вначале опомнились, как им и полагалось, ванирские вожди — некоторые из них слышали о брачных игрищах грозных зубрих стай, некоторые разобрали в оре и крике, повисшем над лагерем, слова ворвавшихся туда часовых: «… Туры, туры идут!», пропустив мимо ушей истошные визги о Диком Охотнике и Последней Битве, кое-кто и разбираться ни в чем не стал, а, раздавая пинки, тычки и колотушки, привел к повиновению ближайших мечущихся бойцов и повел их навстречу неведомой опасности, резонно заключив, что оружие — самый древний оберег, а стену из щитов и копий еще не прошибала ни одна бесплотная нечисть.

Меж тем три стада из молодых зубров, ведомые на манящий запах умелыми и безжалостными киммерийскими руками, стали различимы для сильных духом — над белесо-синими пенными тучами неслись бурые туши, набычившие шеи и грозно выставившие могучие рога. Грозное и неистовое мычание оглушало, от грохота палаточные шесты выворачивало из наста и временное пристанище дружины начало таять — шатры, как листья осеннего леса в ураган, бесшумно валились под ноги ванирам, злые ветры гнали их пологи взад-вперед, усугубляя панику. Первым пал Трулл, которого упорный Снурр доволок почти до самого начала лагеря, но, оглянувшись, бросил и дико заорал, тыча в надвигающийся вал обнаженным мечом. Трулл, как во сне, обернулся и вмиг увидел сплошную движущуюся стену бородатых голов, рогов и копыт, перед которой несся олень, на спине которого, воздев руку с каким-то мешком и припав к пятнистой шее, сидел Конан.

Все смешалось в глазах ванира — белые буруны, рога, копыта, пена, летящая из окровавленных оленьих губ, всадник, половина лица и тела которого, словно у богини Смерти, была синей… Он закричал, как не кричал никогда в жизни, успев увидеть, как наполненный криками и мычанием тысяч глоток воздух вспарывает крутящийся в полете топор. В голове словно что-то разорвалось, удар швырнул его прямо под ноги бешено летящего оленя, и стадо, втаптывая его тело в снег, ворвалось в лагерь.