Копья летящего тень - страница 6

— Не знаю, кто теперь кому подвластен. Мне сорок шесть лет, тебе — тридцать три, но я не чувствую разницы. Ты вернула мне юность. Но ту, первую, я прожил дурно, и потому благодарен тебе, что эту провожу с тобой.

— А как же Октавия?

— Ты задаешь вопрос, на который знаешь ответ. Октавиан мой союзник так же, как и мой противник. Союз этот зыбок и вот-вот готов прерваться. Мы можем объединиться только против общего противника, но не друг с другом. Поэтому брак с сестрой Октавиана — политический. Ты ведь знаешь, что только благодаря ей удалось продлить договор о триумвирате. Не с нею же я, а с тобой сейчас, перед войной с парфянами.

— Кстати, о парфянах. Не моего женского ума дело давать советы такому прославленному полководцу, как ты, но есть еще и армянский царь Артавасд…

— Он мой союзник в этом походе. Или ты что-то знаешь, мне неведомое? Скажи.

— Я знаю только, что армянский царь может быть лишь своим собственным союзником.

— Довольно об этом. Обними меня. Я люблю, когда ты меня обнимаешь. Давай уйдем отсюда. Ты ведь хочешь, чтобы мы ушли? Хочешь говорить о другом?

…Раздался глухой, мягкий стук. Голоса стали исчезать, растворяться, как растворяется в воздухе дым.

Юриков с трудом, преодолевая некую преграду, открыл глаза. Камень, вероятно, выпавший из ладони, лежал на ковре. Та же комната, те же стены. Что это было? Откуда взялся вдруг этот разговор?

«А ведь она оказалась права, — подумал вдруг Юриков, — Артавасд действительно предал, и поход завершился разгромом. Собрав силы, Антонию пришлось воевать с Арменией, и уж тогда, захватив царя в плен, он отпраздновал победу — давно старая Александрия не видела такого триумфа! Она оказалась права… И не только в этом. Не зря же он бросил к ее ногам и Крит, и Кирену, и прочие провинции, оставив за великим Римом лишь Азию да Вифинию. Интересно, что же в ней такое было, что Марк сошел с ума — ведь не мог же он не понимать, что ни Октавиану, ни Риму это не может понравиться, что его уже ненавидят. Вот и додарился до domnatio memoriae — до преданной осуждению памяти. Только при Калигуле и вспомнили о тебе — ему нужны были такие исторические примеры. И все же, почему она сбежала тогда, второго сентября, во время морской битвы? Надеялась, что Октавиана покорит так же, как покоряла Юлия и Марка? Ну ладно, она сбежала, флотилию увела. Но почему он помчался вслед, почему обрек флот на поражение? Ведь у Октавиана было всего 80 000 человек и 400 судов, а у Антония — 100 000 пехоты, да 500 судов, да еще 15 000 всадников. Полное преимущество! Чего не хватило ему? Воли? Клеопатры? Что подкосило? Предательство? Обманутые надежды? Тогда отчего же он сумел простить ее?»

Размышляя об этом, Юриков направился на кухню — выпить чаю перед сном, все-таки завтрашняя сцена потребует напряжения.

…Допивая чай, Валентина ждала, когда Лисицын обратит на нее внимание. Поняв, что так можно просидеть два часа, решила подать голос:

— Андрюш, а можно завтра без змей обойтись? Я их с детства боюсь.

— Что? — вскинулся Лисицын, оторвавшись от своих мыслей, — какие змеи?

— Ну завтра, на съемке, которые Клеопатру кусать должны, — жалобно прогундосила Валентина, — я их терпеть не могу!

— Но не могу же я из-за этого ее удушить или зарезать!

— А знаешь, можно взять игрушечных, я видела, есть такие — за хвост держишь, а она вся извивается, как живая.

— Ага, и кукольный фильм снимать.

— А если укусит? — не унималась она, одновременно думая, что самое лучшее — забеременеть от него, тогда он пойдет на все уступки.

— Не укусит. Снимем отдельно и смонтируем. Или вот — снимем змею на Зоиной руке, ее руки похожи на твои.

Лучше бы он этого не говорил. Валентина обиженно поджала губы. Конечно, она сейчас все высказала бы ему, но еще не время. Он тоже понял, что допустил оплошность, но не подавал вида. Валентина давно уже стала раздражать его какой-то своей пресностью. Если бы не фильм, он давно бы нашел повод тихо-мирно расстаться с нею. Но сам же, дурак, предложил ей сниматься. Что он тогда в ней нашел, с чего взял, что сможет научить, увлечет ролью, идеей? А теперь она замуж хочет — видно же. Сейчас распатланная сидит за столом, а что будет, если женой станет?