Корабельная сторона - страница 4
Страшно пробираться по камышовым дебрям, даже если солнце светит «в миллион звездных сил», как утверждает Соколиный Глаз. На тропе все равно сумерки. Солнечные лучи не в силах пробиться сквозь плотную завесу стрельчатых камышовых листьев, переплетенных дикими вьюнами.
Тигры и крокодилы в этих краях не водятся, во всяком случае, ни одного храбреца они еще не загрызли, но, по твердому убеждению мальчишек, в один прекрасный день коварные хищники себя еще покажут.
На кладбище старых кораблей покоятся три изъеденные ржавчиной нефтеналивные баржонки, баркас «Самара», допотопный колесный буксир «Марат» (бывшая «Императрица Мария») и некогда гордость каспийцев — трехвинтовой богатырь «Аладин». Главные двигатели и котлы с кораблей сняты, все, что было ценного, из кают забрано, остальное брошено на произвол судьбы, отдано на растерзание дождям и ветру.
А вот и «Аладин». От своих собратьев он и впрямь отличается красотой линий и величиной. Глядя на этот буксир, не скажешь, что он свое уже отходил. Мостик, мачта и рубка по-прежнему смотрят на мир зорко и вызывающе. Кажется, стоит капитану подойти к телеграфу и отдать привычное приказание «Полный вперед!», как закрутятся громадные винты, литой форштевень подомнет море качающегося тростника, и загудит флотский ветеран на просторах великой русской реки.
Но нет, не поднимется больше на палубу седоусый капитан, не отдаст нужного приказания команде. Навеки убраны сходни и шторм-трапы, не вспыхнет на гафеле алый вымпел...
Кимка и Санька окинули влюбленным взглядом высокие стальные борта, лишь кое-где тронутые ржавчиной, и не спеша направились к форштевню — носу корабля. Уцепившись за толстенную якорную цепь, свисающую связкой бубликов, стали взбираться на палубу. Кимка поднимался молча, в зубах он держал завязанную узелком курточку с добычей, зато Санька распевал во все горло «Гимн краснокожих» собственного сочинения:
Ступив на палубу корабля, Кимка вытряхнул из курточки куриного падишаха, насаженного на стрелу, и, потрясая им над головой, завопил:
— Трепещите, презренные враги! Теперь наши стрелы будут прокалывать вас насквозь, как цыпленков!
Ему откликнулось эхо:
— ...ите! ...энные! ...ыватъ!.. онков!..
Зашвырнув трофей в носовой люк, где Кимка и его друзья хранили свое «оружие» и запасы провианта, мальчишки по крутым железным трапам поднялись на капитанский мостик. Деревянная палуба мостика хотя и потеряла былой блеск и кое-где рассохлась, но выглядела еще вполне прилично. Посредине мостика возвышалась мачта со стеньгой, горделиво откинутой назад. Особенно роскошно выглядела рубка, чудом сохранившая в окнах и двери все стекла. Санька юркнул в нее и принялся крутить колесо штурвала. Кимка тоже был не прочь погонять обитое медяшкой дубовое колесо с точеными рукоятками, но подавил в себе это желание. Заложив руки за спину, он стал важно расхаживать по мостику и сыпать приказания, подражая бывалым морякам:
— Рулевой, право руля!
— Есть, право руля! — молодцевато отвечал Санька.
— Еще правей!
— Есть, еще правей!
— Право на борт, раззява! Куда прешь? Хочешь в танкер врезаться?!
— Ну и врежемся! — вдруг взбунтовался рулевой. — Только это не танкер, а вражеская подводная лодка!
— Нет, танкер!
— Лодка!
— Ты что?!
— А ты чего?
— Стыкнемся?
— Испугал! Да я такой приемчик знаю! — Санька, оставив в покое штурвал, упер руки в боки. — Мне папа показал!..
В том, что Санькин отец (на заводе главный в НКВД) знает различные приемчики, Кимка не сомневался. Вот почему он заволновался и сразу же пошел на мировую.
— Сань, а Сань, не будем стыкаться! — зачастил он. Когда Соколиный Глаз волновался, он палил, как из пулемета, проглатывая кончики слов. В такой момент понять его было довольно трудно: — Мы-ы ж друзь... покаж.. св... лк... отдм... — набрал он третью скорость. Выпущенная обойма после расшифровки выглядела так: «Мы же друзья. Покажи, свой лук отдам!..»
— Уговор! — согласился Санька.
— Казенная печать! — подтвердил Соколиный Глаз.