Корабль и другие истории - страница 4
подумала про мороженную рыбу
и убыла, отметив наметанным оком
контейнер великолепной помойки,
На котором сидел одиноко
котенок молодой
наедине с селедочной головой.
— Чайка, — сказал Мардарий.
— Рыбу жрать полетела, — сказал Босый.
— Мне снилось намедни, что у меня крылья есть, — сказал Мурзик,
И что я ныряю за рыбой в Неву.
Все-таки вода — мразь.
— А грязь? — спросил Мардарий.
— Всю жизнь и живешь как кот на глине, — сказал Босый.
Владычица Мышей
уже занавесила окно
и распустила косу.
— Что вы больше любите, печенку или мозги? — спросил Мурзик.
Ночь вступила в права.
Разноцветные окна светились.
Светофоры мигали.
Звезды поголубели.
Фонари позолотились.
Город приготовился спать,
дабы ночной космогонии достойно противостоять.
Швы между жестяным пасьянсом таяли во мгле.
Коты лениво разбредались.
— Потянуло к земле? — спросил Мардарий.
— Хозяева уснут, домой не попаду, — сказал Босый.
Он был домашний.
— Лично мне пора на шашни, — сказал Мурзик.
Некая кошачья тревога
распространялась из мансардного окна.
— Она опять не одна, — сказал Мардарий.
— Сходка дичи, — сказал Босый.
— Мышиная Фея, — сказал Мурзик.
— Ах, — сказала Феня.
В город по капле вливалась тишина.
И весна.
3. ДВОЕ ДОМОВЫХ И ОДНА НАДОМНАЯ
— В классической, — сказал Шут, — литературе… —
Он сидел на шкафу.
Седые волоски клочьями.
В бороденке пылища.
Нога на ногу.
С пяточкой голой.
И полировал ногти.
Он ставил рекорд.
Ноготь указательного пальца левой руки
был длиною с вершок.
Шут не подстригал ноготь по календарю.
Ставил в хозяйском календаре птички.
— В классической, — сказал Шут, — литературе… —
— Он был очень образованный домовой.
Домовой-сноб.
— …литературе, — сказал Шут, — есть пьеса,
В которой главные герои — наш брат, нечисть.
— Чья пьеса-то? — спросил Облом.
Облом лежал под кроватью и грыз леденец.
— Англичанин написал, — отвечал Шут.
Они помолчали.
— А как называется? — спросил Облом.
— Точно не скажу, — сказал Шут. —
Старый я стал. Провалы в памяти.
То ли «Осенний сон»,
То ли «Ночная весна».
— Упражнения делай, — сказал Облом. —
Стихи учи наизусть. Мнемотехнику изучай.
Дыши, как в Индии ихние домовые дышут.
Массаж производи, как в Китае надомные.
— Между прочим, — сказал Шут, —
похоже, что у нас появилась надомная.
А что такое мнемотехника?
— Женщина? — спросил Облом. — Это метод такой.
— Не то чтобы женщина, — сказал Шут, — не совсем.
Но вроде того. А в чем метод-то?
— К примеру, — сказал Облом, — ты хочешь запомнить слово «нататения».
— Разве есть такое слово? — спросил Шут.
— Есть, — сказал Облом.
— Что обозначает? — спросил Шут.
— Что-то научное, — сказал Облом. — Не отвлекайся.
Сначала запоминаем «на».
Представить, что я подхожу и даю тебе пшена.
— При чем тут пшено? — спросил Шут.
— Пшено ни при чем.
— Зачем же я должен его представлять? — спросил Шут.
— Ты не его представляй, а меня, — сказал Облом. —
Я подхожу и говорю: «На!»
— Лучше дай мне тянучку, — сказал Шут.
Он был сладкоежка.
— Пусть тянучку. Это все равно.
— Большая разница — тянучка или пшено.
— Дальше запоминаем «та».
Вообрази, что хозяин опять ищет книгу.
Целая гора книг. Шкафы. Пыль.
На улице хозяина ждет заказной автомобиль.
Автомобиль гудит и заводится,
А у хозяина книга не находится.
Он в шкафах роется
И говорит: «Не та, не та, не та…»
Мы путаемся под ногами. Получается суета.
И тогда она возникает и он кричит: «Та!»
— Кто она?
— Книга.
— Ну и ну, — сказал Шут.
— Слушай дальше.
Запоминаем слог «те».
Или лучше — «тени».
Хозяин опять уснул не выключив свет.
Мы сидим на шкафу при входе в кабинет.
Ты говоришь мне:
«Смотри, наши тени на стене.»
— На стене, — повторил Шут.
— Остается, — сказал Облом, — запомнить «я».
Ты смотришь в зеркало и говоришь: «Кто там?»
— Кому? — спросил Шут.
— Себе, — сказал Облом.
— Что я, псих? — спросил Шут.
— Молчи и слушай, — сказал Облом. —
Ты смотришь в зеркало, стучишь по зеркалу…
— Только что я не стучал, — сказал Шут.
— Стучишь. И говоришь: «Кто там?»
И отвечаешь: «Я!»
Понял?
— Нет, — сказал Облом.
— Ты вспомни, что я тебе говорил, — сказал Шут.
— Сперва ты пришел и дал мне эту штучку…