Корабль-призрак - страница 2

– Выслушай меня, Филипп. Я умру, если ты меня покинешь. Ты у меня один на белом свете. Коли ты меня любишь, – а я знаю, что ты меня любишь, – не бросай свою мать, умоляю тебя. Хочешь трудиться, идти в люди – бога ради, но только не в море!

Филипп задумался, продолжая тихонько насвистывать, а мать его горько заплакала.

– Матушка, ты так беспокоишься за меня потому, что мой отец погиб в море? – спросил он.

– Нет, что ты! – замахала рукой женщина. – Видит Бог, дело совсем в другом…

– В чем? Договаривай.

– Нет, погоди, ничего такого… Господи, сжалься надо мной! Сжалься!

Несчастная мать, соскользнув с кушетки на пол и встав на колени, начала горячо и усердно шептать молитву, ища у Бога поддержки и защиты. Когда она поднялась и села на место, лицо ее выглядело более спокойным, чем минутой раньше, даже просветлевшим, и в глазах уже не читалось прежнего отчаяния. Филипп, за все это время не проронивший ни слова из уважения к молитвенному порыву матери, возобновил разговор:

– Послушай, матушка! Ты просишь, чтобы я не служил в море и голодал здесь вместе с тобой. Невеселая жизнь, честно признаться, но давай подойдем к делу вот с какой стороны. Соседняя комната, наша гостиная, заперта, с тех пор как я себя помню на белом свете, а по какой причине – я не знаю, ты скрываешь ее от меня. Но однажды, когда у нас с тобой не было даже куска хлеба, а дядя не мог нам помочь, потому что надолго ушел в плавание, ты пришла в отчаяние и сказала…

– Что я тогда сказала, Филипп? – с тревогой спросила бедная женщина.

– Ты проговорилась, что в той комнате достаточно денег, чтобы спасти нас, но затем принялась рыдать и кричать, что лучше умереть. Я все-таки желаю знать, что хранится в гостиной и почему она заперта столько лет. Либо ты без утайки выкладываешь мне всю правду, какая бы она ни была, либо я ухожу в море – одно из двух!

При этих словах Филиппа женщина застыла, как каменная статуя, затем губы ее пошевелились, зрачки расширились, и казалось, что она утратила способность говорить. Она прижала руки к груди, как будто хотела сдавить ее или вырвать с корнем мучительную боль, и вдруг стала заваливаться с кушетки лицом вперед, а изо рта ее струей хлынула кровь. Филипп мигом соскочил со стола и кинулся к матери, подоспев как раз вовремя, чтобы не дать ей упасть и удариться о пол. Он поднял сухое изможденное тело и бережно уложил на кушетку. Кровь не унималась.

– Матушка, что с тобой?! – в страхе закричал он.

Но женщина ничего не отвечала, а только повернулась на бок, чтобы не захлебнуться, и вскоре на чистом полу образовалась лужа алой крови.

– Матушка, что надо делать? Как помочь тебе? Что тебе дать? Боже милосердный! Что это такое?

– Это смерть, сынок… – наконец прошептала помертвевшими губами бедная женщина и потеряла сознание от кровопотери.

Филипп выбежал из дому и позвал на помощь соседей, а когда те пришли и обступили больную, он что есть духу помчался к врачу, жившему в одной миле от их дома. Фамилия врача была Путс – маленький жалкий старикашка, жадный и бездушный, но хорошо знавший свое медицинское ремесло. К счастью, старик оказался дома, и Филипп стал настоятельно требовать, чтобы лекарь немедленно отправился к больной.

– Я приду вне всякого сомнения, – ответил Путс, изъяснявшийся на местном наречии с заметным акцентом. – Но, мингер[1] Вандердеккен, кто мне заплатит за труды?

– Кто? Мой дядя, как только вернется домой.

– Ваш дядя, шкипер Вандердеккен?! Нет, так не годится: он уже задолжал мне четыре гильдера[2] и не отдает их весьма давно. Кроме того он вообще может не вернуться, а потонуть вместе с судном.

– Он заплатит вам и те четыре гильдера, и за новый ваш визит! – в бешенстве закричал Филипп. – Только пойдемте скорее со мной, иначе, пока мы препираемся, моя мать умрет!

– Простите, молодой человек, но сначала я должен посетить бургомистра в Тернёзене, – проговорил Путс. – У него заболел ребенок.

– Знаете что, – воскликнул Филипп весь красный от гнева, – или вы сейчас же добровольно последуете за мной, или я вас силой потащу к нам в дом, выбирайте любое! Издеваться над собой я не позволю!