Корабль-призрак - страница 4

– Вот как… – занес руку Филипп, точно собираясь схватить и раздавить маленького бессердечного лекаря.

Мингер Путс предусмотрительно отскочил в угол и заискивающим тоном залебезил:

– Что вы, что вы… Я имел в виду, что все это произойдет только после похорон вашей матушки.

– Уходите, жалкий человек, уходите отсюда! – в сердцах воскликнул Филипп, закрывая лицо руками и опускаясь на залитую кровью кушетку.

Вскоре Филипп Вандердеккен поднялся наверх к постели больной, которая почувствовала себя значительно легче. Соседки, у которых хватало своих забот, оставили мать на попечение сына и возвратились домой. Истощенная сильной кровопотерей женщина несколько часов дремала, не выпуская руку сына, который в мрачном раздумье прислушивался к ее прерывистому дыханию. Около часа ночи больная проснулась, к ней вернулся голос, и она обратилась к сыну:

– Дорогой мой, неукротимый мальчик, теперь я сама сожалею, что так долго удерживала тебя здесь, как в тюрьме.

– Не ты, матушка, а мое собственное желание удерживало меня подле тебя. Я и теперь не уйду, пока ты снова не встанешь на ноги и не выздоровеешь.

– Этого, Филипп, никогда не будет. Я чувствую, что пришла моя смерть. Если бы не ты, дитя мое, я с радостью покинула бы этот мир. Я уже давно, Филипп, молила Бога о смерти.

– А почему, матушка? Кажется, я старался не огорчать тебя.

– Да, ты хороший сын, и пусть Господь благословит тебя. Не раз я замечала, как ты сдерживал свой буйный нрав и справедливый гнев ради меня. Даже голод не вынудил тебя выйти из повиновения твоей матери. Ведь после тех моих слов о запертой комнате ты мог подумать, что я или помешанная, или жестокая, если у нас нет куска хлеба, а я упорно настаиваю на своем и не объясняю никаких причин. Но погоди немного, я сейчас продолжу… сию минуту.

Она повернула голову на подушке и несколько минут молчала, потом, как бы собравшись с силами, продолжила:

– Временами я вела себя, как безумная, не правда ли, Филипп? Но Бог свидетель: я носила в душе тайну, которая лишила бы рассудка любую женщину. Эта тайна тяготела надо мной днем и ночью, туманила мне мозг и теперь, хвала Богу, наконец-то одолела меня, изнурила мое бренное тело. Окончательный удар нанесен, и мне остается только рассказать тебе все. Для меня это очень тяжело, ведь моя тайна удручит твою душу на долгие годы, так же как она томила мою.

– Матушка, – попросил Филипп, – умоляю тебя, не скрывай от меня дальше ужасной тайны, которая столько времени убивала тебя! Будь в ней замешано само Небо или сам ад, я ничего не боюсь: Небо не погубит меня, а с сатаной я справлюсь!

– Я знаю, мальчик мой, что ты смел, отважен и силен духом, и если кому-то и под силу нести тяжкое бремя, то именно тебе, Филипп. Для меня, увы, ноша оказалась непосильной, и теперь мой долг передать ее тебе.

Некоторое время женщина молчала, как бы сосредоточиваясь на том, что хотела сообщить сыну; крупные слезы бежали у нее по щекам. Наконец она взяла себя в руки и приободрилась.

– Речь пойдет о твоем отце, Филипп, – начала она, – люди думают, что он погиб в море…

– Он не погиб? – удивился Филипп.

– Нет…

– Но ведь он давно умер, матушка?

– Нет… то есть да, и все же нет! – растерялась женщина и заплакала, закрыв лицо руками.

«Она бредит», – подумал Филипп, но спросил:

– Тогда где он, матушка, где мой отец?

При этих словах больная подняла голову и, содрогнувшись всем телом, отчетливо и ясно произнесла:

– Он заживо осужден судом Божьим! Страшное проклятие лежит на нем!

Несчастная с воплем откинулась на подушки, закрывая лицо простыней, словно старалась спрятаться от собственных воспоминаний. Филипп как будто онемел, пораженный признанием матери. Несколько минут в спальне висело тягостное молчание, после чего юноша, мучимый неопределенностью, едва слышно прошептал:

– Открой же мне тайну, матушка, почему ты медлишь?

– Хорошо, сейчас… – спохватилась больная, и голос ее зазвучал как-то торжественно. – Нрав у твоего отца был, как и у тебя, пылкий, отважный, решительный и настойчивый, и пусть его участь послужит тебе назиданием, дорогой мой мальчик. Отец слыл превосходным моряком: искусным, опытным, смелым, – каких мало. Родился он не здесь, а в Амстердаме, но жить там не пожелал, так как считал себя истинным католиком, а голландцы все сплошь еретики. Прошло больше семнадцати лет, с тех пор как твой отец в последний раз отправился в Индию на своем превосходном корабле «Амстердамец» с весьма ценным грузом. Это был его третий рейс. В двух предыдущих он заработал немало денег и приобрел собственное судно. Кое-какие сбережения после покупки у отца еще оставались, он планировал добавить к ним то, что заработает в третьем плавании, и тем самым обеспечить нашей семье безбедную жизнь до конца наших дней и больше не покидать родные берега. Мы часто мечтали с ним о том, что станем делать, когда он вернется. Эти мысли утешали меня в его отсутствие; я горячо любила его, Филипп, и он всегда был ласков, нежен и добр со мной. О, с каким нетерпением я ждала его возвращения! Незавидна судьба жены моряка: сколько долгих мучительных дней и ночей, недель и месяцев проводит она, одиноко прислушиваясь в непогоду к завыванию ветра и к вою бури, которые предвещают кораблекрушение и смерть, разорение и вдовство. Прошло месяцев шесть со времени отъезда твоего отца, и оставался еще целый год напряженного ожидания, а то и больше. Однажды ночью ты спал, а я сидела над твоей постелькой, оберегала твой покой и, опустившись на колени, молила Бога за тебя и твоего отца, нимало не подозревая, что на его голову пало ужасное проклятие!