Корчма на Брагинке - страница 5
Ливень заглушал писк самовара. Мы пили чай с баранками. Давно уже чай не казался мне таким вкусным.
Мне нравилась эта корчма, вся эта глушь, шум дождя, грохот грома в лесах. Из-за стены едва слышно доносились голоса нищих.
Я устал от тряски в телеге и от длинного знойного дня и тотчас после чая уснул на полу, на сене. Проснулся я среди ночи весь в испарине. Керосиновая духота висела слоями. Мигал ночник. Севрюк сидел на сене рядом со мной.
— Ляжем лучше в телеге, — сказал он. — У меня будет разрыв сердца от этой духоты.
Мы осторожно вышли из корчмы. Телега стояла под навесом. Мы разворошили сено, легли и укрылись рядном.
Гроза прошла. Над лесом горели влажные звезды. Острый запах мокрого бурьяна проникал под навес.
Скрипнула дверь. Из корчмы кто-то вышел. Севрюк сказал мне шопотом:
— Не шумите. Это, должно быть, майстры.
Кто-то сел на старую колоду, около навеса и начал высекать кремнем огонь. Запахло дымом махорки.
— Как заполыхает, мы разом и уйдем отсюлича, — сказал скрипучий голос. — А то еще засунут нас в торбу.
— Просто! — ответил хриплый голос. — Засиделись у Лейзера. Архангелы рыщут.
— Ничего не видно, — сказал третий голос, совсем еще молодой. — Может, от дождя все намокло.
— Для гоновца нет ни мокроты, ни страха, — ответил скрипучий.
— Сбудется! — сказал хриплый. — Он нашу обиду заметит. Увидим кару. Пока очи наши еще не померкли.
Нищие замолчали.
— Петро, — спросил скрипучий, — а все наши готовые?
— Все, — ответил молодой.
— Так пусть выходят с корчмы. И чтобы Лейзер не торкался. Его дело стороннее. Проезжие спят?
— Спят. Что им делается!
Голоса затихли. Я зашевелился. Севрюк тронул меня за руку.
Из корчмы вышло еще несколько человек.
— Я на Чернобыль да на Овруч буду с Кузьмой подаваться, — сказал как будто знакомый голос. — Может, найду под Чернобылем поводыря. Там народ голодует.
Это говорил тот слепец с ястребиным носом, что собирал медяки у могилы поводыря. Снова стало тихо. Мне показалось, что прошло много времени, прежде чем я услышал тихий возглас:
— Ну, теперь сподобились!
Нищие зашевелились.
— Браты! — сказал хриплый. — Помолимся господу — да и в дорогу.
— Отче наш, иже еси на небесех, — вполголоса запели нищие, — да святится имя твое…
Пение удалялось, потом совсем стихло. Нищие ушли.
— О чем они говорили? — тихо спросил я Севрюка.
— Не знаю, — ответил он. — Пойду покурю. Подальше от сена.
Он слез с телеги и вышел из-под навеса.
— Что такое? — тотчас сказал он из темноты. — Как полыхает!
Я вскочил. За черной Брагинкой и зарослями верболоза розовело и дымилось небо. Снопы искр вылетали как будто из-за ближних кустов. Пожар разгорался. Зарево отражалось в реке.
— Где это горит? — спросил Севрюк.
— Любомирский горит, — ответил из темноты Лейзер. Мы не заметили, как он к нам подошел.
— Пане Севрюк, — сказал он, — пожалейте себя и бедного корчмаря. Я вам запрягу коней и поезжайте себе с богом. Не надо вам тут оставаться.
— А что?
— Могут наскочить из местечка драгуны. Или стражники. Так пусть у меня в корчме будет пусто. С корчмаря им нечего взять. Корчмарь ничего не бачил и ничего не чул.
— Мы тоже ничего не видели, — сказал Севрюк.
— Пане! — воскликнул Лейзер. — Заклинаю вас богом вашим — уезжайте. Не надо мне ваших денег. Видите, что делается кругом!
— Ну ладно, ладно! — согласился Севрюк. — Слабонервный вы человек, Лейзер. Запрягайте коней!
Лейзер быстро запряг лошадей. Мы уехали. Дорога шла вдоль берега Брагинки. Севрюк отпустил вожжи. Лошади шли сами. Зарево разгоралось. По лицу хлестали мокрые ветки.
— Подожгли Любомирского, — сказал Севрюк.
— Кто?
— Не знаю… Должно быть, за поводыря. Мы с вами в корчме не ночевали. Хорошо?
— Хорошо.
За Брагинкой раздался тихий, но внятный свист. Севрюк придержал лошадей. Свист повторился. Телега остановилась среди кустов. Нас ниоткуда не было видно.
— Эй, корчмарь! — негромко крикнул с того берега человек. — Давай перевоз!
Никто не ответил. Мы слушали. У меня колотилось сердце. Лошади стояли тихо, — они, должно быть, дремали.
Раздался плеск. Человек, очевидно, бросился в воду и поплыл. Мы увидели его из-за кустов. Он плыл посредине реки, слабо освещенной заревом.