Корделия - страница 3

– Вчера ее братец вел себя по-хамски, – пожаловался Брук. – Все время делал гнусные намеки: как будто…

– Пусть у тебя не болит голова из-за Дэна. Пьянство доведет его до работного дома. Казалось бы, можно было ожидать некоторой благодарности… Не обращай внимания, Брук. Как только начнутся скачки, он забудет о своем безутешном горе.

– Кажется, даже его мать считает, что Маргарет была здесь несчастна. Я знаю, папа, вы с Маргарет изредка ссорились, но эта женщина утверждает, будто ей всегда было плохо в нашем доме.

– Ну, знаешь, было бы чересчур – требовать, чтобы они признали очевидное, а именно, что Маргарет была крайне болезненной женщиной, которой не следовало выходить замуж. Разве я не прав? Боюсь, что через десять лет Мод станет такой же.

Брук обвел глазами просторную, немного мрачноватую гостиную. Его взгляд упал на собственное отражение в зеркале над камином, потом натолкнулся на любимое кресло Маргарет, и Брук на мгновение представил ее сидящей в этом кресле – с тугим узлом черных волос, черными глазами и нежными, всегда немного влажными руками.

– Я не удивлюсь, если мы больше никогда не увидим никого из Мэссингтонов, – произнес Брук, нервно покусывая заусеницу. – Все это так несправедливо. В душе они снобы – все до единого.

– Ну и пусть катятся. Это даже к лучшему. Когда ты снова женишься, тебе будет неприятно встречаться с ними.

– Когда я женюсь? – Брук издал нервный смешок: такая мысль, да еще прямо высказанная, застигла его врасплох. – Если я женюсь…

Фредерик Фергюсон повернулся к сыну.

– Я хочу, чтобы ты женился, Брук. И поскорее.

– Но почему? – портвейн снова подвигнул Брука на вызов.

– Я уже говорил.

– Полагаю, на это потребуется время. Не вижу необходимости спешить.

– Тебе должно быть абсолютно ясно: я хочу, чтобы ты вступил в новый брак.

– У меня нет девушки на примете.

– Неважно. Многие почтут за честь выйти за тебя.

– Ты так думаешь? – с невольным интересом спросил Брук.

– Конечно. Кто же откажется от денег, положения в обществе и доброго, покладистого мужа? Даже чересчур покладистого.

В этих словах слышались отголоски давнего спора, но Брук пропустил их мимо ушей.

– Может быть. Я не знаю.

– Никаких "может быть", мой мальчик. Ты можешь сделать блестящий выбор – и сделаешь его.

Больше в этот вечер ничего не было сказано. Однако зерно упало в землю.

В пасхальное воскресенье мистер Фергюсон оказался не слишком занят (редкое и не особенно приятное явление), и его бьющая ключом энергия, благодаря которой ему удавалось каждые пять лет удваивать семейный капитал и которая сделала его одним из выдающихся членов либеральной партии, а также потребность извлекать из каждого часа жизни максимальную пользу побудили его вновь коснуться этой темы.

После обеда вся семья собралась в гостиной. Брук исполнял ноктюрны Филда, тетя Летиция клевала носом над тамбурной вышивкой, а дядя Прайди перелистывал ноты сочиненной им утром музыки. Они слишком плотно пообедали, и теперь их разморило – всех, кроме Фредерика Фергюсона, который ел больше остальных. Казалось, у него, как у ребенка, пища немедленно переходит в энергию.

Он несколько минут постоял возле фортепьяно, следя за тем, как пальцы Брука летают по клавишам. Сам мистер Фергюсон не разбирался в музыке, но понимал, что его сын играет так же, как делает все на свете: без особого блеска. Дело не в технике, а в отсутствии темперамента.

По окончании пьесы мистер Фергюсон спросил:

– Ты подумал о том, что я сказал тебе позавчера вечером?

Брук беспокойно оглянулся на тетю с дядей.

– Нет еще.

– А следовало бы. От этого зависит твое собственное благополучие и, косвенным образом, мое.

Брук задумчиво перелистывал ноты.

– Это может подождать.

– Непосредственные действия – да. Но не мысли. Такой шаг требует всестороннего и заблаговременного обдумывания.

– Не понимаю, как можно что-то обдумывать, когда еще никого нет на примете.

– Разве твои друзья не могут с кем-нибудь тебя познакомить?

Его друзья… Считать ли таковыми молодых людей, которые изредка наезжали к ним в гости и чьих сестер он встречал в Атенеуме? Не обращать же, в самом деле, внимание на закутанных в шали дочерей бедняков, работавших на их фабриках!