Корделия - страница 9

стр.

– Интересно, каково жить в огромном доме со слугами, которые так и спешат исполнить любое твое желание? – Эстер сладко потянулась и зевнула. – "Смит, выкопай для меня картошку! Джонс, подмети двор!" Я бы сказала, это очень приятно!

– М-м… Пожалуй, на ужин хватит. В этом году уродился мелкий горох.

– Слишком часто посадили. Это все Тедди… Интересно, нам еще долго здесь торчать? Или уже можно пойти в дом – как будто мы не знаем, что у нас гости?

– Нет, не думаю.

– Но до чего же громко эти несносные девчонки лупят по клавишам! – Эстер посмотрела на открытое окно второго этажа и нахмурилась. – Опять придется настраивать фортепьяно.

– Эсси…

– Что?

– Интересно, зачем они все-таки приехали?

– Иди, послушай.

– Нет. Подожди-ка… – Корделия медленно обвела взглядом дом и остановилась на плоской крыше кухни с открытым слуховым окошком. Туда можно было вскарабкаться по старому, высохшему дереву. Давно уже по нему никто не лазал – с тех самых пор, как Сара свалилась оттуда, точно спелая груша, и сломала руку. Корделия сама лишь года два назад бросила это занятие. Теперь ей мешал кринолин, но она отправилась в знакомый путь и ни разу не оступилась. Туфли она сняла, чтобы не громыхали по крыше.

Когда Корделия, припав к окну, заглянула внутрь, отец зажигал газовую лампу. Язычок пламени метнулся и перешел в ровное горение.

Фергюсонам не удалось застать мистера и миссис Блейк одних. Хозяйка дома, кажущаяся огромной в широком платье в складку, которое лишь отчасти маскировало ее положение, сидела в кресле-качалке, держа на коленях Уинифред и вытирая ее влажные после купания волосенки. Рядом находилась лохань с мыльной водой. Мери и Пенелопа, обе с круглыми, слегка задумчивыми глазенками, ставили на стол чашки с молоком и тарелки с хлебом. Массивная фигура мистера Фергюсона нависла над краями стула. Брук вертел в руках шляпу и время от времени покусывал заусеницу.

Корделии впервые представилась возможность так близко и без помех рассмотреть обоих Фергюсонов. Сначала она уставилась на отца и отметила его широкие плечи, толстые, крепкие ноги и большие, ухоженные руки. Он был скорее крупен, чем толст; мощь здесь преобладала над весом. Сильный, звучный голос. Фразы вылетают сами собой – четкие, лаконичные. Голубые, как лед, глаза остаются холодными, даже когда он улыбается. Во всем облике мистера Фергюсона было что-то властное, но надежное; он внушал смутную неприязнь и одновременно – большое доверие. Это был прирожденный лидер, деятель, способный повести за собой других, человек, выделяющийся в любой компании.

Корделия перевела взгляд с отца на сына и увидела худощавую фигуру, добрые, слегка испуганные карие глаза, тонкие руки художника, высокий, чистый лоб с зачесанными назад волосами. Интересно, как выглядела его мать – ведь между ним и его отцом нет ни малейшего сходства.

Корделия знала: матери безмерно льстит эта дружба, да ей и самой было приятно. Фергюсоны занимали высокое положение в обществе, водили знакомство с недосягаемыми для Блейков особами. Как-то они брали ее с собой в Атенеум и один раз – в Гроув-Холл, их загородный дом. Оба – отец и сын – лезли из кожи вон, чтобы доставить ей удовольствие, и она отвечала им взаимностью. Это получалось само собой. Без мистера Фергюсона не обходится ни одно важное собрание. А вот сын его – совсем другой…

Рука мистера Блейка с зажженной спичкой дрожала, когда он подносил ее ко второй газовой лампе. С шумом вспыхнуло пламя.

– Что ж, мистер Фергюсон, – спокойным, ровным голосом произнес он, явно в продолжение разговора, – признаться, я немало удивлен. Давно уже я так не удивлялся – с тех пор, как мне пришлось чинить часы Брунсвика с тридцатишестичасовым заводом. Помните, миссис Блейк? Я обещал пустить их к следующему дню, однако…

– Однако на сей раз это приятный сюрприз, – его жена взяла нить разговора в свои руки. – Конечно, мы не ожидали, что дорогая Корделия… – в это время ребенок у нее на коленях захныкал. – Ну-ну, детка… Да. Настоящий сюрприз. То-то она будет поражена, когда узнает.

Прильнувшая к слуховому окну Корделия и впрямь была поражена. На нее словно нашло оцепенение. Она вся похолодела.