Кордон - страница 18
Заборов не ведал, что такое «арбитр», читать умел по слогам, а из стихов знал наизусть басню Крылова «Демьянова уха». Однако от заманчивой роли рассуди-теля он не отказался:
— Валяйте, послушаю.
Первая строфа у нас спора не вызывает, — сказал Токарев. — Читаю вторую, которая сочинена мною:
— Выходили, ядреный корень, и выйдем, — авторитетно сказал Матвей Сидорович. — Праздравляю, Гавриил! Хорошо ты сочинил, грамотно!
— Ясно! — горячо подхватил Токарев. — А вот как поправил строчки сей бард. — Он кивнул на Давыдова, — Спой, светик, не стыдись!
— Сейчас ты будешь повержен, — отозвался Владимир. — Прошу внимания:
— Переживательно, — не покривил душой Заборов. — Устают матросы и эта лихоманка их одолевает.
— Понял? — воскликнул Давыдов. — За душу человека поэзия берет, когда в ней есть горькая правда.
— При чем тут эмоции? — не сдавался Токарев. — Руки замерзли, тело дрожит в лихорадке. И это про русского моряка!
— Ну, конечно, — иронически заметил Давыдов, — русские люди железные: они не мерзнут в лютую стужу, их не берет и лихорадка. Читай, стихоплет, дальше.
— Пожалуйста:
Гардемарины уставились на «ценителя» поэзии.
— В Россию-матушку мы все верим не чая души, — подумав, высказался Матвей Сидорович. — Роднее и милее отечества ничего быть не может. Ни деды наши, ни прадеды в сражениях разных не посрамили Россию. Коль нам доведется за нее постоять, и мы не пожалеем живота своего. Так уж устроен русский человек. А вот хвори ни
на кого не смотрят: им, что матрос, что господин офицер — один хрен…
— Замечательно, старик! — Давыдов порывисто обнял Заборова. — Эти стихи надо читать так:
— Как, старик?
Заборов заерзал на месте. Ему показалось, что господа офицеры такие мысли не одобрили бы. Гардемарины же, пригласив старого моряка на келейное обсуждение, ждали его мнения, и он вымученно высказался:
— Оно, конечно, но ведь все-таки…
Токарев расхохотался, а Давыдов насупился.
— Так не пойдет, Матвей Сидорович, — недовольно проговорил Владимир. — Вы уж скажите, какое больше понравилось — первое или второе?
— Робятки! — взмолился Заборов. — Мне пора проверять вахты. О любви к России мне очень дюже ндра-вится. Не обессудьте, я тороплюсь…
А Давыдов, держа его за руку, речитативом декла мировал:
Заборов часто заморгал глазами.
— Перепиши мне их, Володя, — попросил он дрогнувшим голосом. — Я домой письмом перешлю…
— Подождите, Матвей Сидорович, — не пожелал остаться побежденным Токарев. — Вы чувствуете, любите и понимаете лирику. В детстве мне довелось попасть и сильную грозу. То, что увидел и пережил тогда, только па днях вылилось в стихотворение «Березка». Могу про-чссть. Но в нем важно уловить аллегорию…
— Все уловлю о березке. Валяй! — разрешил Заборов.
— Слушайте.
— Очень переживательно! — оценил Заборов. — Я перепишу, Гаврюша.
— Чего, хворая, не напишешь. — съязвил Давыдов.
Нет, что ни говори, гардемарины народ интересный.
Только надо уметь с ними ладить. Нужно сделать так, чтобы они не молотили при тебе на других языках, не секретничали и не обзывали по-французски унтер-офице-ров и боцманов. Моряки из них выйдут, по мнению Заборова, и неплохие, а вот хозяйственники они никудышные.