Коридор между заборами (попытка пересечь чёрную полосу, идя вдоль неё) - страница 7
«Ты чего, парень, а? — удивился Сашка.— Кому тут на тебя смотреть, разве продавщице не понравился?» Но продавщица была явно ни при чём — обратив к торговому залу свой объёмистый зад, она наслаждалась беседой с уборщицей. Долетали слова:
— Хосе-Альберто… Мануэлла… Мейсон…— шло обсуждение нескольких сериалов сразу, и до одинокого покупателя никому дела не было.
Но ведь кто-то только что на него посмотрел! Сашка вновь, уже медленнее, осмотрел витрину. Единственным объектом, который хотя бы теоретически мог быть виновником неприятного ощущения «нехорошего взгляда», была мороженная щука, но её глаза имели положенный мёртвой рыбе вид подёрнутых плёнкой жестяных кружочков, и никаких флюидов не испускали.
— Блин, бред…— раздосадовано пробормотал Сашка и вдруг обозлился на эту щуку, а ещё сильнее на себя самого: совсем уже сдурел, среди своего экологически чистого продукта! И из чувства противоречия он громко крикнул:
— Девушка! Тут в отделе работает кто?
Пятиэтажный дом, в котором Воронков жил после гибели родителей в автокатастрофе, был продуктом той эпохи, когда в каждом городе ударным темпом возводили «свои Черёмушки». Как ни странно, у этой пятиэтажки имелся лифт во внешней стеклянной пристройке, прозванной в народе «градусником», но хрущоба от этого не перестала быть хрущобой. Именно благодаря этому, обменяв двухкомнатную квартиру, где он жил с детства, на однокомнатную здесь, Сашка смог на доплату похоронить родителей и отдать деньги за вторую разбитую машину — оставшийся целым и почти невредимым другой участник столкновения оказался каким-то деятелем при какой-то пацанской бригаде. Не настолько мелким, чтоб братва ему сказала «твои проблемы — ты решай», но и не настолько крутым, чтобы сделать широкий жест и отпустить Воронкова «с миром».
Переться на самый верх пешком не хотелось, и поэтому Сашка нажал на кнопку около забранной решёткой железной двери. Наверху что-то лязгнуло, брякнуло, но лифт, висящий где-то этаже на четвёртом, двигаться не пожелал.
Пришлось всё же подниматься на своих двоих, причём, не иначе как в издевательство, когда Сашка добрался до середины пути, лифт как ни в чём ни бывало взвыл и поехал вниз.
«Ну всё не слава богу!» — раздосадовано думал он, ковыряя ключом заевший замок, и, открыв дверь, убедился в справедливости своих мыслей. Крохотный коридорчик не мешал взгляду сразу окинуть чуть не всю маленькую квартиру разом и отметить новую деталь пейзажа: тёмное пятно на потолке в углу комнаты. По краям пятна шла подозрительного желтоватого цвета кайма, а по обоям вниз спускались уже откровенно ржавые потёки. На полу и на столе, сохранившем в неприкосновенности сервировку поспешного холостяцкого завтрака (чайник, заварочник, грязная чашка, початая пачка рафинада и пустая банка из-под шпрот) тоже были пятна.
— Ну, гадство… Дождя ж не было! — вслух произнёс Воронков, обращаясь то ли к собаке, то ли к тряпичной кукле, сидящей верхом на заварочном чайнике. Джой смешно наклонил голову и что-то буркнул, а кукла ничего не сказала, а лишь внимательно и недобро глянула на Сашку.
«Чего-чего? Опять?!» — и Воронков, повернувшись к безрадостной картине спиной, пошёл на кухню, где вытряхнул в раковину ту самую мороженную щуку, купленную им в пику самому себе. Противное ощущение оставалось, и он вернулся в комнату — для этого всего-то нужно было сделать три шага по жалкому подобию коридора.
— Ладно, рыбу я, положим, съем, и всё тут. А с тобой что делать? — поинтересовался он у куклы. Та снова промолчала, но взглянула уже откровенно враждебно. Нет, кроме шуток! Совершенно точно, взглянула! И ничего хорошего этот взгляд не сулил — словно эта кукла точно знала, что впереди Сашку ожидает ещё какая-то пакость, и ей, кукле, хотелось бы посмотреть, достаточно ли плохо ему будет, или придётся придумать что-то ещё.
Чувствуя себя полным дураком, он пододвинулся к столу поближе и вгляделся в это тряпичное подобие толстой румяной девахи. Ничего особенного: намалёванные акварелью щёки, пуговичные глаза — столетней давности подарок тёти Кати… Или тёти Клавы? Какая, к чёрту, разница!