Коридоры кончаются стенкой - страница 13
— Сколько людей отрываем от плуга, от станка и отправляем невесть Куда…
— Страна строится. Нужны лес, уголь, металл, много чего. Где взять рабсилу, чтобы все это добыть? Вот тут на помощь приходит пресловутый троцкизм.
— Как это?
— Так это! Помнишь вопли Троцкого о милитаризации труда, о создании рабочих армий, ударных батальонов, о слиянии военных округов с производственными единицами? Помнишь?
— Да.
— Сталин материализовал эту идею Троцкого. Властью НКВД он построил концентрационные лагеря, наполнил их дармовой мобильной рабсилой, а во главе великих строек поставил ГУЛАГ. Можно не продолжать?
— Да. Спасибо, что просветил. Признаюсь, я мыслил так же, но полной уверенности не было. Кстати, о Бухарине…
— Спать!
— Пару минут! — взмолился Кабаев.
— Ну?
— Как ты считаешь, были основания для его ареста?
— А как ты думаешь?
— По-моему, он жертва соперничества.
— А по-моему, никакая не жертва. Этот маленький шустрый человечек с блестящими честными глазами и добродушной улыбкой — личность на редкость жуткая.
Разве не он в унисон с Троцким вопил о милитаризации труда? А кто утверждал, что пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала прошлой эпохи? Нет, брат. Мне его нисколько не жаль. Если его завтра все-таки расстреляют, это будет справедливо.
— Сурово ты с ним… И все же, знаешь, я согласен. Мне его непоследовательность не по душе. Ошибается, кается, снова лезет в бутылку, приобретает единомышленников, бросает их на произвол судьбы, идет с повинной… Изворачивается, как проститутка на трапеции.
— Такой он, любимец партии. Ладно, хрен с ним. Я пошел спать, а ты как хочешь.
Кабаев заснул, как только голова коснулась подушки.
Малкин долго и мучительно ворочался. Вспомнился Колеух, и по мере того, как удалялся сон, а в голове утверждалась ясность, росло раздражение против этого человека. Вспомнился пересказанный ему секретарем парткома горотдела Аболиным разговор с Колеухом, который состоялся при утверждении его на бюро горкома: «Аболин? — Колеух посмотрел на меня как-то странно, невидяще, и повел носом, словно принюхивался. — Выдвиженец Малкина, что ли?» «Почему выдвиженец? Я избран тайным голосованием». «Как у вас избирают — мы знаем, — сказал с такой, знаете, ехидненькой усмешечкой. — Вы в связях Малкина с врагами партии и народа Гутманом и Лапидусом разобрались?» «А что нам с ними разбираться? Связи как связи, служебные и не более того». «Вы хотите сказать, что он не выполнял их вражеских указаний?» «Я хочу сказать, что именно он вывел их на чистую воду и разоблачил как врагов». «Ну, это еще вилами по воде писано, кто разоблачил». «Для вас, может быть, вилами по воде. Для нас — очевидно, потому что большинство из нас участвовало в их разоблачении». «Смотрите, как вы бы со своей очевидностью не проворонили врага. Так случается, когда у коммунистов притупляется поэтическая бдительность». «Врага мы не провороним» — ответил я ему недвусмысленно, — «тем более что он, кажется, стал проявлять активность». Больших усилий стоило Малкину сдержаться тогда при Аболине, чтобы не позвонить Колеуху и не наговорить ему резкостей. Оставшись один, он застонал от обиды и дал себе клятву отправить Колеуха вслед за его предшественниками. Прошло уже два месяца, а раненное самолюбие продолжало кровоточить.
Патологическая ненависть к первым секретарям городских, районных комитетов ВКП(б), с которыми по долгу службы Малкину нередко приходилось вступать в тесный контакт, поселилась в его сердце давно. Но особенно ощутимо проявилась в Сочи с первых дней работы в должности начальника горотдела НКВД. Возненавидел он их за серость и лицемерие, за жажду власти, склонность к предательству, за стремление командовать везде и всеми, вершить дела и судьбы единолично и перекладывать ответственность за допущенные ошибки на подчиненных.
В принципе ему было наплевать на то, как строит свои отношения городской или районный комитет с кем бы то ни было. Однако вмешательства в дела НКВД, тем более — в святая святых этой службы — агентурную работу, Малкин допустить не мог.