Коробочка с панорамой Варшавы - страница 4

– Нет, Слава, в подвале ее никто никогда не найдет, – сказал я брату. – Так и надо прятать клады. Я тебе говорю, лучше места не придумаешь. Славе казалось, что идея спрятать клад в подвале собственного дома блистательна. Просто это был единственный вариант, который предложил он. Все мои идеи были изначально бракованными – хотя бы потому, что рождались в бракованном мозгу. Слава же с детства был очень самовлюбленными типом. Даже уже повзрослев, он всерьез полагал, что станет великим человеком потому только, что его зовут Славой. В 14 лет, когда мне стало известно значение моего имени, я показал брату жопу. – Может быть, достанем клад и придумаем другое место? – предложил я. – Нет, Мишка. Ты же не хочешь, чтобы наш клад нашли завтра же. Нужно, чтобы его нашли спустя много лет, когда мы будем старыми, или нас совсем не будет. Мне так и не удалось уговорить брата перепрятать клад, тогда я предложил хотя бы нарисовать карту. Рисовать Слава не умел, поэтому за карту взялся я. Вообще, рисование было единственным, что помогало мне хотя бы иногда выползать из тени моего брата... из ежесекундно экспансирующей тени моего катастрофически безупречного брата. Поэтому в моей настенной галерее иногда появлялись картины вроде “слава ест какашку”, “какашка ест славу”, “дед мороз принес славе какашку” и “на улице какашечный дождь, а слава забыл зонт”.

Я нарисовал карту, специально измял ее, надорвал в некоторых местах по краям и даже обжег на плите уголки, чтобы нашедший ее не усомнился в серьезности нашей авантюры. Карту мы зарыли где-то во дворе и больше не вспоминали ни о ней, ни о кладе. Я докурил и вернулся в спальню. По телевизору шла реклама: длинноногая шатенка эротично натягивала колготки. Я уже отрекся от своей самости, постепенно воплощаясь в ее колготки, как вдруг в дверь раздался звонок. Наспех собрав рассеянные по дивану атомы в себя, я поспешил к двери. – Это что у вас на двери намалевано? – спросила Вероника с порога. – Поп-арт, – я растянулся в дверном проеме, преграждая ей путь. – Пиво купила? Вероника принесла какие-то продукты и теперь впервые за эти три дня решила вступить в контакт с нашей плитой. А я потягивал пиво вприкуску с каким-то боевиком класса Б. Главного героя звали Зеленый шершень. Я представил, что назавтра у меня тоже запланировано спасение из лап бандитов какой-нибудь красавицы. Шарлиз Терон или, на худой конец, Скарлет Йоханссон или, на совсем худой-в-двенадцатой-степени конец, Карины. Я понял, что для таких случаев надо заранее придумать себе крутое прозвище. Бетонный мак. Да, в меру брутально и, пожалуй, в этом даже есть нечто романтичное, – подумал я, – но слишком отдает Черным тюльпаном, и к тому же кто-то может ослышаться и решить, что я Бетонный маГ. Тогда – Мунин, как одного из воронов Одина. Конечно, знаток скандинавской мифологии поймет мрачную поэтику моего прозвища, – рассудил я, – но простой обыватель решит, что это обыкновенная русская фамилия, как, например, Бунин. Запах еды отвлек меня. На работе я перенюхал множество блюд, но этот запах не поддавался идентификации. Чтобы успокоиться, мне пришлось встать и пойти на кухню, как бы пренебрежительно это ни было по отношению к “Зеленому шершню” – шедевру киноискусства класса Б. Когда я зашел на кухню, Вероника резала чеснок.

– Там есть чеснокодавка, – сказал я. – Что ты сказал? – спросила Вероника, вытащив один наушник. Из маленького черного динамика играло что-то мне знакомое. – Ну-ка, – я взял наушник и вставил его себе. Архитектура в Хельсинках, – хором произнесли мы. Она – повествовательно; я – восклицательно. После этого я попросил у Вероники плеер, чтобы посмотреть, какое в нем гнездо для наушников. Мини-джек. Через минуту та самая “It’5” звучала на всю квартиру из моих колонок. Я допил свое пиво, и, вопреки обыкновению, последние глотки показались мне самыми вкусными. Я даже решил покурить. – Извини, у тебя не будет для меня сигареты? – спросил я Веронику. – Да, – Вероника протянула мне пачку. – Куришь такие? – С яблочным вкусом? Мои любимые, – сказал я и, приподняв сковородку, прикурил от конфорки. Вероника тоже достала сигарету, но прикурила по-заурядному – от зажигалки. – А я думала, у вас здесь не курят... – А у нас здесь не курят – так что кури воровато, – мы одновременно затянулись. – Коля сказал, что ты поэт что ли..? – Ага, вроде того, – иронически признался я. – Вот, например, двустишье... из последнего детского цикла... Коричневый бобслеист на старте стоит скучающе./ Я покакал, а смыть забыл. Что ж, со всяким такое случается. – Хорошо, только... – На Маяковского сильно похоже? – продолжил я реплику за Веронику.