Король Королевской избушки - страница 4
Трудно сказать, почему он каждый раз останавливается на ночевку у перепада. Наверно, это место связано с представлением о стоянке, которая по сравнению с прочими все равно что воскресенье по сравнению с буднями. А он пытается так устроить свои дни, чтобы выходило побольше воскресений. Он надеется встретить там одного из редких своих друзей, охотника-эвенка. Одного из тех людей, которые интересней собственного имени.
Берега расплываются, отдаляясь друг от друга, плот посреди реки — как тень большой птицы. С правого берега сползает в воду скала, словно полузатопленная гигантская лодка.
Впереди раздается всплеск, мало чем напоминающий собственный говор реки… Немного ниже, за крутым обрывом, к водопою должна выходить звериная тропа.
Он осторожно опускает весло на плот. Не отрывая глаз от берега, нащупывает карабин, спускает предохранитель, кладет на колени стволом к берегу. И ждет, когда плот поравняется с водопоем.
Обостренное чувство звука почти никогда не обманывало его воображения. Едва заслышав всплеск воды, он уже видел эту картину: сохатый на водопое. Передние ноги вязнут в речном песке, задние расставлены на гальке берега. Он пьет затяжными глотками, и его песчаный бок округляется прямо на глазах. Этот молодой сноб от хвоста до кончиков рогов переполнен свободой. По всему видно, он доверяется свободе. Настолько верит в нее, что происходит метаморфоза — белая отметина на его лбу превращается из мишени в стальную лату, о которую расплющится любая пуля.
Последний перекат перед стоянкой. Он полог и вроде бы доброжелателен. Слишком полог и слишком доброжелателен, чтобы принимать его за перекат. Его лепет глохнет в тумане, для плотовщика его попросту нет — и не было никогда.
Его мысли уже на перепаде. Далекое падение воды доносится сюда, словно шум ливня над ржаным полем.
Берега сужаются, растущие по краям кедры сдвигают кроны. Округлившиеся в тумане карликовые березки скатываются с обрыва, словно отрубленные головы.
Тайга с мудрой доброжелательностью сильного уступает место реке. Между ними ничейная земля камышовых зарослей и болотины.
Деревья растут здесь густо, ветви сплелись, словно в каком-то танце братства. Вой моторной пилы еще не вселил в них чувство безнадежности и страха. Многое достойное внимания сохранилось только потому, что не удостоилось ничьего внимания.
Сейчас ему некогда следить за берегом. Но он в любое время может сказать, что все здесь так, а не иначе; его глаза переполнены знакомыми пейзажами, дружелюбными людьми, привычными вещами.
Теченье реки и грохот перепада спешат друг другу навстречу. Русло все круче уходит вниз, река словно летит под гору. Налегая боком на рулевую жердь, он направляет плот к берегу. Затем рывком оттягивает весло на себя, и плот мчится к другому. Маневрируя так поперек реки, он стремится притормозить. Напрасный труд — нет ничего лучше знания, что у тебя нет тормозов!
Теченье выносит плот на плес, принявший здесь форму капли, в узком перешейке которого их приветствует громыхающим маршем перепад.
Он встает на середину плота, вынимает из вилки жердь, заносит ее над левым бортом и замирает в напряжении, будто сосредоточиваясь перед гребком…
Он все еще недвижим. Ватник расстегнут, напрягшаяся шея охвачена выцветшим воротником рубашки, с лица пропали невесть куда две жесткие складки, рот приоткрыт, невидящий взор обращен внутрь.
Он снимает шапку, как перед входом в собор.
Порыв ветра, долетевший с южного берега, доносит звон привесок эвенкова оленя. И тут же раздается двухголосый лай собак: пронзительный — рыжей и приглушенный — черной.
Жердь в его руках доводит начатое движение до конца. Вытащив весло из воды, он орудует им за другим бортом. Плот медленно приближается к берегу. Гребки его упруги, но не торопливы; тем, кто всегда в пути, торопиться некуда.
Чем ближе он к берегу, тем больше старания изображают псы. Они виляют хвостами с невиданной быстротой. Причем рыжая крутит хвостом справа налево, а черная слева направо. Поди знай, как тут крутить, чтобы избежать взбучки. Такое сверхусердие напоминает ему иное сверхдолгое рукопожатие. Но на этот раз они зря беспокоятся — хозяин кидает им по сухарю и приказывает заткнуться.