Королева Реформации - страница 19

Вскоре самым торжественным тоном я повторил слова: „Наше служение мы предлагаем Тебе, живой, истинный и вечный Бог“. При этих словах я преисполнился священным страхом. Я подумал про себя: „Каким языком я обращусь к такому величию, перед которым должно дрожать все живое? Кто я такой, что смею поднять глаза или протянуть руки к божественному величию? Его окружают ангелы. Его жесту повинуется вся земля и дрожит пред Ним. Как посмею я, несчастный маленький пигмей, сказать: „Я хочу этого или я прошу этого?“ Я — прах, полный греха, и смею обращаться к живому, вечному и истинному Богу“.

Кати настолько увлеклась этой частью рассказа, что бессознательно сложила руки, будто бы собиралась молиться.

„Это первое служение, — продолжал Лютер, — вдохновило меня, и я решил еще больше посвятить себя этому. Для того чтобы угодить Богу, я долго постился, спал без одеяла даже в самую холодную зимнюю пору, носил тонкую одежду, которая едва прикрывала тело, и молился все время, пока бодрствовал. Я был хорошим монахом и твердо выполнял правила своего монастыря. Если бы монах мог попасть на небо благодаря своему монастырскому служению, то этим монахом был бы я. Все мои братья, знавшие меня ранее, могут подтвердить это. Если бы я и дальше продолжал таким образом, я вскоре убил бы себя молитвами, чтением и другой работой.

И все же я считал, что делаю слишком мало. Темные искушения преследовали меня. К этому времени я постился так много, что мои собратья-монахи могли видеть все мои кости. Что еще я должен был делать? Поститься больше? Нет, больше я не мог, это убило бы меня.

Я следовал учению Церкви!

По этому учению святые добиваются большего, чем нужно, чтобы попасть на небеса, поэтому их достижения помещаются в духовный банк. Поскольку этот банк был открыт для меня, я искал их достоинства, чтобы ими покрыть свои недостатки. Банк достоинств контролировался папой! Более того, он позволяет заимствовать эти достоинства, и это называется индульгенцией“.

Лютер снова посмотрел на часы, прошелся взад-вперед и продолжал:

„В 1510 году благодаря диспуту в Августинском Ордене, который организовал папа, я и еще один брат были избраны для поездки в Рим в качестве представителей Эрфурта. Это была великолепная поездка! Окружающая природа, особенно Альпы, была прекрасна. На пути нам встречалось множество монастырей, и мы останавливались там.

Мне очень хотелось побывать в Риме, потому что в Вечном Городе находится больше всего реликвий. Я считал, что стоит мне взглянуть на эти реликвии, и мне передастся огромное количество достоинств. Но город принес мне разочарование. В нем пахло еще хуже, чем в Виттенберге! И все же я решил воспользоваться своим пребыванием там. Я обзавелся путеводителем и посетил много известных святынь. Поскольку у меня мало времени, я расскажу вам об одной — Scala Sancta. Это лестница, которая, как предполагается, находилась напротив дворца Пилата в Иерусалиме, по ней поднимался Иисус, чтобы встретиться с Пилатом в Святую пятницу.

Я затрепетал от волнения, увидев эти ступени. Сама мысль о том, что я, Мартин Лютер, сын горняка, поднимусь по тем ступенькам, которых касалась нога Иисуса, казалась невероятной. Мне казалось, что я слышу за своей спиной толпу, кричавшую: „Распни его, распни!“ Поскольку один из пап заявил, что любой человек, поднявшийся по этим ступеням на коленях, может вызвать душу из чистилища, я прошел все двадцать восемь ступеней на коленях и на каждой из них с усердием читал Pater Noster. Когда я поднимался по ступеням, я почти хотел, чтобы мои родители умерли, и я тем самым мог бы освободить их из чистилища. Поскольку оба они были живы, я пошел на компромисс. Я молился за освобождение дедушки Хайна.

Однако я должен признаться, что даже в то время я не был настоящим верующим. Когда я встал, чтобы уйти, я пробормотал про себя: „Кто знает, так ли это?“

Почему я сомневался? В Риме я столько всего видел! В одном месте я почти не поверил своим ушам, когда услышал, как итальянский священник говорил перед причастием: „Хлеб Ты есть и хлебом останешься, вино Ты есть и вином останешься“. Но это еще не все. Я ужаснулся дерзости и легкомысленности некоторых священников, которые читали мессу об усопших. Некоторые из них успевали пробормотать шесть или семь служб подряд, пока я едва успевал произнес слова одной, а когда я служил мессу, они кивали мне: „Passa! Passa!“ (Давай быстрей). Каждый день, вспоминая свою поездку в Рим, я содрогаюсь“.