Королева Виктория - страница 22

Сама же герцогиня говорила по-английски с сильным немецким акцентом, который пытался исправить местный пастор, преподобный Дэвис. Но если не считать тетушку Софию, то вокруг колыбели маленькой Дрины звучала исключительно немецкая речь, носителями которой были и Феодора, и баронесса Шпэт, и фрейлейн Лецен, а вскоре к ним присоединилась и тетушка Аделаида, возвратившаяся из Ганновера. Добрая и богобоязненная супруга герцога Кларенского каждый день навещала свою невестку, все еще носившую траур.

В компании всех этих женщин-иностранок Конрой, конюший покойного герцога Кентского, стал просто незаменимым человеком. «Любимый и преданный друг моего Эдуарда! Он не покинул его вдову и отдает все свои силы, занимаясь моими делами… Его энергия и способности удивительны… Не знаю, что бы я делала без него», — писала герцогиня своей немецкой подруге госпоже фон Тубеф. Честолюбивый ирландец был не лишен привлекательности. Виктуар Кентская не осталась к ней равнодушной. Он тоже делал ставку на будущее. Он присвоил себе нелепый титул «контролера» и рассчитывал на то, что привязанность к нему герцогини обеспечит ему место ее «личного секретаря» в случае ее регентства.

Герцогиня, ее брат Леопольд и новоявленный «контролер» порой просыпались от кошмарного видения: что появляется некий наследник, который хоронит их надежды, отнимая у Дрины шанс стать королевой. За год до этого тетка Аделаида родила дочь, которая — уф! — прожила всего лишь неделю. Но теперь она вновь была беременна. И 10 декабря 1820 года разродилась второй дочерью. В Кенсингтоне горестно вздохнули. «Эта новорожденная барышня сыграла с нами злую шутку», — сетовал Конрой.

А между тем и сам Георг IV, которому к тому времени было уже под шестьдесят, не терял надежды подарить королевству наследника. Правда, чтобы вновь вступить в брак, он должен был вначале развестись со своей первой женой Каролиной, долгое время жившей в Италии и скомпрометировавшей себя связью с неким авантюристом по фамилии Бергами.

Еще в 1806 году из письма австрийского императора Георгу стало известно о скандальном поведении его супруги, которая появилась на одном из маскарадов на Адриатическом побережье в полуобнаженном виде, изображая Венеру, что и подтвердило предпринятое им расследование. Став королем, он предложил ей отказаться от королевского титула, пообещав ренту в размере 50 тысяч фунтов стерлингов в обмен на обещание навсегда остаться за границей. Но в 1820 году Каролина вернулась в Англию и потребовала восстановления в своих правах. Король приказал не упоминать имени его супруги в англиканских молитвах. Английские пасторы сочли, что распутный Георг IV не вправе диктовать, как им общаться с Богом. Народ встал на сторону матери покойной Шарлотты, обе они принадлежали к партии вигов и придерживались либеральных взглядов. Портреты Каролины появились в витринах магазинов. Ее карету встречали радостными криками, стоило ей лишь появиться на улицах Лондона, таким образом люди выражали свое недовольство королем — распутником и сторонником тори.

Король вынудил правительство вынести на рассмотрение палаты лордов «закон», разрешающий развод. Но дебаты превратились в копание в грязном белье. Вся эта грязь вызвала негодование лордов, а особенно — епископов. Оппозиция сравнивала Георга и Каролину с Нероном и Октавией. Большинство, проголосовавшее за развод, имело такой незначительный перевес, что правительство решило не передавать этот закон в палату общин, где он наверняка не прошел бы. Пресса, церковь и народ праздновали победу добродетели над погрязшей в грехе монархией. По всему королевству звонили в колокола.

Но Провидение встало на сторону короля. Он принял решение короноваться 19 июля 1821 года в одиночку. Разгневанная Каролина примчалась в Вестминстер, чтобы присутствовать на церемонии. Тяжелые ворота аббатства захлопнулись у нее перед носом. Ей не осталось ничего другого, как, рыдая, вернуться в свою карету, пробираясь сквозь равнодушную к ней толпу, чье настроение вдруг резко изменилось. Через десять дней Каролина скончалась от непроходимости кишечника. Злые языки утверждали, что ее просто-напросто отравили.