Королевская аллея - страница 3

Только этого еще не хватало!

Оскар Зимер оперся обеими руками о стойку, по сторонам от рецепционного колокольчика. Его ассистент, полноватый господин Фридеман, чье лицо, совершенно пунцовое (либо от высокого давления, либо от употребления после службы высокопроцентного алкоголя), демонстрируя полную растерянность перед сегодняшним парадом поставщиков — ведь даже от Страшного суда он не ждал таких пертурбаций, — приблизился к своему шефу и прошептал: «Двери?»

— Да, это двери. Для них теперь самое время.

Столяры, или обойщики, или те и другие, вместе, штурмуют вестибюль? Портье Элкерс в винно-красной форме сдал без боя свой пост и отступил за афишную тумбу с программой дюссельдорфских театров. Орава грузчиков с помощью широких плечевых ремней буксирует что-то тяжелое, прямоугольное. С той стороны, которая видна Зимеру и Фридеману, новые двери обтянуты толстым шелковистым материалом, разбитым посредством латунных кнопок на ромбы. Через такое звукоизоляционное покрытие в апартаменты-люкс не проникнет ни один звук. Любой нобелевский лауреат нуждается в величайшем покое. И уж тем более — тот, которого ждут сейчас. Этот гость известен как один из самых чувствительных. Во всем мире. Эта знаменитость, по слухам, впадает в лихорадочное удушье, глотает бессчетное количество снотворных таблеток, даже если всего лишь дуновение ветерка потревожит ее легкий, как перышко, но столь важный для нее сон… Однако дирекция отеля не пожалела для именитого гостя — а как еще его можно назвать? — ни денежных затрат, ни труда. Окна с двойными рамами были отремонтированы, прокладки в водопроводных кранах — чтобы, не дай бог, ничего не капало — заменены на новые. Один из служащих отеля даже, на пробу, провел ночь в Президентских апартаментах — и не уловил ни малейшего скрипа новых кроватных пружин.

Теперь остается только подвесить на шарниры эти звуконепроницаемые двери массового производства.

Гости, выходящие из зала для завтраков, отшатываются от группы ремесленников в рабочих блузах и от их ноши. Две голландки, несмотря на шум и возню с затиранием накапавшей крови, продолжают беседовать, сидя в гобеленовых креслах у холодного камина. Младшая натягивает на руки длинные перчатки; ее спутница, на вид лет шестидесяти, что-то ищет в сумочке. Если обе они происходят из какого-нибудь города возле плотины или из самого Роттердама^>{11}, то, наверное, привыкли и к более мощным шумовым кулисам.

— Он приедет на поезде, прибывающем в 10.20? — Курт Фридеман, который, из-за своего маленького роста, наверняка привык, что за пределами гостиничной сферы к нему обращаются с более или менее дружеским «Куртхен»^>{12}, уже сейчас волнуется из-за скорого прибытия знаменитости. Такая вовлеченность в дела отеля — приятное качество Фридемана, свойственное далеко не всем служащим.

— Мы не знаем, когда точно они прибудут, — ответил, глядя куда-то в сторону, Зимер. — Всё зависит от того, когда они выберутся из Кёльна. Устроят ли там для них еще один прием. А может, они сами вдруг захотят осмотреть руины Гюрцениха^>{13} или прогуляться вдоль Рейна. Они ведь не часто бывают в Германии. По крайней мере, теперь.

— В Кёльне незачем оставаться долго. В Кёльне вообще нечего смотреть, — заявил, как местный патриот, господин Фридеман; но его лицо тотчас омрачилось, ибо за исключением изрешеченной башни Святого Ламберта^>{14}, стоящей на берегу реки, и в его родном городе осталось не так уж много красот, которыми можно любоваться. Вот Оберкассель^>{15} война пощадила, и он сохранил привлекательность! Что странно. Может, благодаря какой-то нейтральной стране между владельцами вилл на левом берегу Рейна и Королевскими военно-воздушными силами было достигнуто соглашение, что этот фешенебельный район не станут бомбить? Ради позднейшего взаимопонимания между индустриальными баронами и представителями оккупационных властей? Господин Фридеман, во всяком случае, в свое время голосовал за Социал-демократическую партию, во главе которой стоял Курт Шумахер^>{16}, боровшийся за пятидневную рабочую неделю, умеренное отчуждение собственности у неизменно богатых и полную безоружность Германии. Господин федеральный канцлер Аденауэр, тот был Стариком