«Короли» снимают табель - страница 21
— Имей в виду, острый — до сердца достанет. Посмей только пикнуть, крошка…
И крошки молчали. Как молчала и она, Марго. Сперва, правда, сильно горевала. Даже руки на себя хотела наложить. Но потом втянулась. И пошло: рестораны, кутежи, пьянки… Так в конце концов перестала она быть Людой и стала «королевой Марго с Приморского бульвара» — эта кличка так и прилипла к ней.
— Но кто же были эти «божьи коровки»? — интересуюсь я. — Шайка бандитов, занимающаяся грабежом?
— Нет, — качает головой собеседница. — Грабежом они не занимались.
И тут, к моему удивлению, я узнаю, что «божьи коровки» даже где-то работали и чему-то учились. Само собой разумеется, что учились они чему-нибудь и как-нибудь, а работали спустя рукава.
«Трудиться? — цинично смеялся приятель Макса Сэм. — Да за кого вы меня принимаете?» И прогуливал неделю-другую.
«Пусть другие строят дома, — разглагольствовал студент строительного техникума Макс, — что касается меня лично, я бы охотно построил себе лавочку. Во мне проснулся частник», — утверждал уроженец 1939 года, в глаза не видавший живого нэпмана.
— Ну, а куда же смотрели папеньки и маменьки? — возмущаюсь я. — Разве они не знали, не ведали, что творят чернокрапчатые?
— Знали, конечно, — Марго откусывает кусочек стебелька и морщится — горько. — «Букашки» швыряли на свои кутежи большие деньги. Мне сперва противно было — я ведь деньги своим трудом добывать привыкла, с малых лет знала им цену. А тут щенок, который за всю жизнь и копейки не заработал, запросто десятками бросается. Ясно, не из своего кармана те денежки были — из папенькиного. И при этом, заметьте, ему не надо было лезть в карман. Папаша сам давал «на мелкие расходы». Хороши мелкие! А посмотрели бы, как эти нежные родители своих чад на суде выгораживали! И втянули-то их, бедненьких! И затащили-то, несмышленышей, в дурную компанию, а уж их-то сынок такой пай-мальчик, каких и не сыщешь! Пуще всех Максовы родители распинались: виноват, мол, сосед по лестничной площадке, какой-то там Тихонравов. Куда, спрашивается, он смотрел, пока они, горемычные, по заграницам разъезжали и по курортам обретались? Ну, после суда разослали «божьих коровок» кого куда. В колонии и на поселения. Вот так и очутилась она, Марго, в Новом Париже…
— Третий год здесь живу, — тихо говорит девушка. — Работать я, конечно, работаю. Но ведь, кроме работы, тут и податься некуда. Скучища… Поневоле опять загуляешь…
Уж давно крупные многовольтные звезды затеяли игру в мигалки с электрическими лампочками, горящими в хатах, когда мы, наконец, отправились домой.
По дороге нам встречается Воробьева. Она сильно навеселе, а потому в отличном настроении.
— Эй, Марго, — таращит она глаза с пьяным удивлением, — ты чего это не на гулянке? Заболела, что ли?
— Какая я тебе Марго, — огрызается девушка. — Затвердили: «Марго да Марго». Людмила я. И нечего меня обзывать. Понятно?
И мимо застывшей в виде вопросительного знака Воробьевой моя спутница проходит не своей обычной вихляющей походкой, а как-то особенно прямо переставляя ступни маленьких ног.
…Сегодня я долго сижу над своими записями. Мне хочется по свежей памяти записать все рассказанное Людой. С горечью думаю я, что судьба ее могла бы и не быть искалеченной, не окажись жестокой мать, безучастными школьные педагоги, нечутким комсорг и многие другие, на чьих глазах проходила жизнь этой девушки. Ведь это по их общей вине превратилась в «божью коровку» Людмила Ткаченко. А сделать из «божьей коровки» человека куда труднее.
Мы с тетей Марусей и бабой Килей немного задержались — ходили к Гвоздевой посмотреть, как она разделала под трафарет свою комнату. Тетя Маруся стала уверять, что и нам такая работенка вполне по плечу. Стоит только захотеть. Что ж, мы с бабой Килей согласны попробовать свои силы на новом поприще. Остается уговорить четвертую жилицу — Марго. И тогда можно сразу приступать к делу — пока тепло, краска быстро просохнет.
Открываем мы дверь в свой дом — и от неожиданности застываем на пороге. Марго стоит посреди комнаты, а возле стола сидит парень — волосы русые, загорелый, в белой рубашке. Все честь по чести. «Наконец-то приличный ухажер нашелся», — решаю я и тяну тетю Марусю — пойдем, мол, погуляем.