Корона в огне. Пылающее сердце - страница 14

стр.

— Есть изменения? — заговорщицким тоном спросил отец Парат.

— Не буду забегать далеко вперед, — замялся Кастор, бросая взгляд в нашу сторону. — Отец Парат, я хотел бы познакомить тебя с моими новыми друзьями. Это Кассия и ее брат Той.

— Кассия, — повторил монах, которому снова пришлось закрывать глаза от солнца. Он внимательно оглядел меня и перевел вопросительный взгляд на Кастора, который почему-то смутил моего спутника.

— Они из Форалла, — сказал он, — и у них есть к тебе просьба.

Земля ушла из — под ног. По спине пробежал холодок, и я вцепилась в ладонь брата. Кастор смотрел в мои глаза пронзительно, словно копошился в душе, словно вытаскивал из нее все сокрытое. Он точно знал, куда нас вел. Ни о чем не спрашивал, знал. Этот взгляд причинил боль, поселил внутри стужу. И самым страшным в нём было то, что он не осуждал, не бросал обвинений. Это были глаза не согласные со мной, но понимающие, что я делаю и зачем.

— Что же это за просьба, сынок? — монах снова посмотрел на меня.

— Кассия хотела бы доверить вам брата, — в то время, как мой язык буквально прилип к нёбу, Кастор с такой легкостью произнес эти чудовищные слова. — Мальчик страдает недугом, который причиняет им обоим…, скажем так, беспокойство. И оно выражается в том, что Тойтон подвергает себя опасности. Кассия вынуждена работать, чтобы прокормить их обоих, а присматривать за братом некому.

Я не видела больше ничего, кроме лица Кастора. Его теплые глаза, окруженные густыми ресницами, смотрели открыто. Весь мир уменьшился до размеров этого человека, который взял на себя моё бремя. Я совершенно точно знала, что мое решение не нравится ему, поняла, наконец, что он ждал, что я его изменю. Никто еще не делал для меня ничего подобного.

— Это решение далось Кассии очень нелегко, — проговорил он, продолжая топить меня в своих глазах, — но жизнь брата превыше всего. Как только у нее все наладится, Кассиопея заберет его обратно.

В голове прочно засела мысль, что Кастор слышал мой разговор с Марией. Такое возможно? Вероятно. А иначе, как еще объяснить всё то, что сейчас происходило?

— Что ж, — задумался монах, потирая подбородок, — наша обитель всегда открыта для нуждающихся. Я отправляюсь завтра утром, могу забрать мальчика с собой. Пожалуй, доверю его отцу Латику, он славится титаническим терпением. Сам-то я на месте не сижу, ты знаешь, мальчик мой. Вечно в пути.

— Да, отец, спасибо, — Кастор опять приложил ладонь к сердцу. — Тогда мы заночуем здесь, а утром проводим тебя.

— Вот и хорошо, вот и славно, — монах тяжело спустился на землю, опираясь на руку Кастора. — Старые кости застыли, засиделся я, да, и очередь моя подошла.

Я, так и не проронив ни слова, наблюдала, как старик спускается по ступеням, чуть приподнимает подол рясы и усаживается на колени у самой воды.

— Почему ты это сделал? — севшим от волнения голосом, спросила я мужчину, тоже наблюдавшего за монахом. — Ты ведь не согласен со мной.

— Не согласен, — кивнул Кастор. — Если интересно мое мнение, то у тебя не так много близких, чтобы разбрасываться ими. Поправь меня, если я не прав, но ведь твоя семья им и ограничивается?

Я лишь кивнула в ответ, тем самым подтверждая его слова.

— Однако ты его сестра. Значит, и решать тебе. Если ты чувствуешь, что так мальчику будет лучше, то я могу заверить, что отец Парат сделает всё, чтобы позаботиться о Тойтоне. Хотя бы потому, что я его попросил.

Как это у него так ловко получалось? Он вроде и не отговаривал меня, но и не поддерживал в этом вопросе.

— Если ты не согласен, почему помог?

— У меня тоже сейчас нет рядом того, с кем можно было бы поделиться ношей — ответил Кастор, отстраняясь от телеги. — Я был бы рад, если бы хоть кто-то разделил ее со мной.

Я задумалась над его словами, пока Кастор помогал отцу Парату вновь подняться на ноги. Этот мужчина много улыбался и казался открытым для всех и вся, но в нем чувствовался очень прочный стержень, который хоть и ненадолго, но в корне менял представление о нем. Стоило лишь нахмурить брови и немного ожесточить голос, как возникает кто-то другой, с ног до головы покрытый прочной бронёй.