Корона в огне. Пылающее сердце - страница 2
Пока я помогала местному лекарю, за Тоем приглядывала Мария. Эта сварливая, немного грубоватая старуха вполне уживалась с моим братом, плюс ко всему, я отдавала ей часть заработка. Мне повезло, что она не находила спасения от бессонницы. Вот и сейчас я четко расслышала ее шаркающие шаги. Она спускалась с холма, за которым притаился ее дом. Очертания низенькой фигуры, предстали передо мной, как только она обогнула нашу лачугу.
— Что, мальчонка снова голосил? — раздраженно спросила она из темноты. Мария знала, что после каждой такой ночи, Той весь день невыносим. Я промолчала, дабы не обрушить на свою голову уйму причитаний.
Несмотря на сварливый и довольно тяжелый характер, Мария была мне симпатична. Она никогда не обижала Тойтона, а для меня и уже это много значило.
— Я говорила тебе, — продолжила она, не обращая внимания на мое явное нежелание вступать с ней в беседу, — свези его в Сотуэр. Отдай монахам. Такие как он должны быть ближе к богам. Ты не усмотришь за ним, а там ему найдут местечко, позаботятся.
— Никто до сих пор не знает, куда они увозят таких детей, — снова вырвалось у меня. Я тут же пожалела. Вот если бы промолчала, мне не пришлось бы выслушивать отповедь.
Сотуэр — страна плачущих лесов, которые начинаются сразу после границ Форалла. Там живут Скользящие — невысокий народец, любящий скользить по ветвям постоянно влажных ветвей. В Сотуэре есть источник, вода из которого, по приданиям, бодрит и придает сил и мужества. Туда стекаются жители разных стран, а скользящие не препятствуют этому, поскольку считают источник всеобщим достоянием. Эти существа очень дружелюбны. Мария не раз говорила мне, чтобы я отвезла туда Тоя и отправила его вместе с монахами, которые приезжают за чудодейственной водой. Признаюсь, такая мысль кружила в моей голове, порою, не желая исчезать. Мне было за нее стыдно, но все чаще я говорила себе о том, что там о нем позаботятся лучше. Самообман? Быть может. А если нет? Что если и правда, среди монахов, в обители покоя и умиротворения, Тойтону станет лучше? Что если они смогут излечить его от постоянных тревог и этих треклятых видений?
— Этот паренек волнует Форалл. Люди беспокоятся, нервничают, боятся твоего брата. Он юродивый, а ты ведешь себя так, словно он такой же как все, — старуха подошла ближе ко мне и поскольку она была ниже меня, ей пришлось задрать голову, чтобы заглянуть в мое лицо. — Отпусти мальчонку и всем станет легче.
Может она права? Нет! Стоп! Не ей решать. Я отвернулась, чтобы избавиться от пронырливого, прожигающего взгляда. Порой он пробирал до костей.
— Ты мучаешь его, мучаешь себя и всех вокруг, — продолжила она, цепляясь за мою руку своими хоть и старческими, но довольно сильными пальцами. Синяка не избежать. — Освободись сама и освободи его! Кому и что ты доказываешь? Хочешь выглядеть мученицей? Шиш тебе! Здесь никто не оценит твоего самопожертвования.
Как ни странно, я не злилась на нее. Как-то по — своему, пусть не душевно и любяще, но Мария желала добра Тойтону.
— Я устала отбиваться от этих стервецов, что закидывают твой дом камнями, — сказала она, настойчиво разворачивая меня к себе. — А тебе не надоело выслушивать жалобы жителей деревни?
Со мной рядом уже так давно нет взрослых, которые могли бы наставить на верный путь, дать дельный совет или же просто уверовать в меня. Этим я оправдывала тот факт, что все еще слушала ворчания Марии. Конечно, я и сама уже считалась достаточно взрослой в свои двадцать один, но любому человеку нужен кто-то, для того, чтобы помогать хотя бы добрым словом.
Я вошла в дом, старуха последовала за мной. Она, как и всегда, зажгла еще одну свечу, а потом развела огонь в маленьком очаге. Теперь ее шарканье раздавалось в обеих комнатах. Сейчас она подогреет воду и не выпустит меня из дома без чашки обжигающего чая.
— Этот мерзавец и крошки хлеба тебе не даст за весь день, — бормотала она, пока я переодевалась, — а ты будешь готовить ему мясо и варить суп, испуская слюну.
Я закатила глаза, втискиваясь в старенькое платье. Я больше люблю брюки, но единственную рубаху придется отдать Тойтону, поскольку его одежда не высохнет после тревожной ночи.