Коронованный рыцарь - страница 6

стр.

Царила мертвая тишина, нарушаемая лишь стуком зубов все еще не пришедшего в себя от страха Горбуна да шепотом Пахомыча; не сорвалось ни одного грубого слова.

Горбун даже, казалось, смотрел на него с завистью, ища в душе своей силы для молитвы и не находя ее.

Так прошло около получаса.

Горбун пришел в себя.

– Пахомыч… а… Пахомыч… – почти ласково пискнул он.

Старик, последний раз размашисто перекрестившись и положив земной поклон, встал и обернулся к говорившему.

– Ась?..

– Ведь она ходит…

– Кто «она»? – с недоумением спросил Пахомыч.

– Да та, которую мы зарыли…

– С нами крестная сила… Да что ты, Горбун, плетешь несуразное?!

– Какое там несуразное, сам видел ее… идет это по мосту, гуляючи с прохладцей… Насилу убег… до сих пор отдышаться не могу… Напужался… страсть.

– Коли так, грех большой на душу мы с тобой положили… Это ее душенька гроба ищет… Без гроба да без молитвы, как пса какого смердящего в яму закопали. Погоди, дай срок, она еще тебя доймет…

Старик сказал это голосом, в тоне которого слышалось полное убеждение.

Горбун вздрогнул и стал пугливо озираться кругом.

– А я тут, молясь, вот что надумал… Недаром это, сам Господь вразумил меня… Пойдем-ка мы с тобой, Горбун, по святым местам, может, Господь сподобит на Афон пробраться, вещи-то, что снял, пожертвуем во храм Божий на помин души болярыни… может, знаешь, как имя-то…

– Зинаиды, – совершенно машинально сказал Горбун.

– Болярыни Зинаиды, вот ее душенька и успокоится.

– Зинаиды? – вдруг переспросил Горбун, и глаза его снова блеснули гневом. – А ты почем знаешь?

– Да ведь ты сам сейчас сказал: Зинаиды, – робко заметил Пахомыч.

– Я, – протянул Горбун. – Ты, видно, на меня, как на мертвого, клеплешь… Я почем знаю, как ее звать… в первый раз, как и ты, в глаза видел… Ты, старик, меня на словах ловить брось, я тоже ершист, меня не сглонешь…

– Кто тебя сглонуть хочет. Я о душе ее забочусь, потому будет она бродить теперь по этим местам, гроб искать.

– Ну и пусть себе бродит, а я уйду.

– Вот и я о том же, чтобы уйти, святителям поклониться…

– Да ты и ступай, кто тебя держит, – сказал Горбун.

– Ой ли отпустишь? – с тревогой в голосе спросил Пахомыч.

– Иди, замаливай и об ее, и о моей душе. Отныне я тебя из кабалы освобождаю. Мне теперь другая дорога, хочу всласть пожить. Своим домком, женюсь…

– Женишься… ты? – даже отступил на несколько шагов пораженный Пахомыч.

– Ну да, я… Ты думаешь, некрасив да стар, да горбат, так я тебе скажу, что коли горб мой золотом набить, то чем больше он, тем лучше. Любая кралечка пойдет… Одна уж есть на примете…

Игривые мысли о будущей молодой жене совершенно изгладили из ума Горбуна впечатление, произведенное на него привиденьем.

Его рот даже скривило в плотоядную улыбку.

Улыбка эта была отвратительна.

– Так мне, значит, можно и идти?

– Говорю, иди… хоть завтра.

– Вот за это спасибо, душевное спасибо… – со слезами радости воскликнул старик и поклонился Горбуну до земли.

– Иди, иди, только ларец мне оставь. Тебе его на что… Старому человеку везде есть и кров, и кусок хлеба… Христовым именем весь мир обойдешь…

– Возьми… возьми… Я до него и дотрагиваться за грех почитаю, еще тогда отдавал его тебе, да ты не взял…

– Тогда… тогда несподручно было, потому и не взял… Хозяин его всем был на памяти. А теперь сколько воды утекло… Все перемерли…

– Так я завтра и в путь…

– Иди, иди… коли охота… А может, у меня век доживешь, в холе да в довольстве… да не в такой избушке, а в хоромах княжеских…

– Нет, нет! – замахал руками Пахомыч. – Коли отпустил душу на покаяние, от слова своего не отрекайся. Обет я дал уже давно, по обету иду в странствия.

– Я и не отрекаюсь от слов, но только предлог сделал: вольному воля, спасенному рай.

– Нет уж, отпусти…

– С Богом, говорю, с Богом…

Старик снова поклонился в землю.

В окно сторожки уже глядело настоящее майское утро.

Горбун встал со скамьи и направился в угол, где на широкой скамье был устроен род постели.

– Ларец-то где? – на ходу спросил он.

– Все там же… – нехотя отвечал Пахомыч.

Горбун пошарил под скамьей и вытащил небольшой ларец, окованный серебром.

– Ключ?

– За образом.