Короткая ночь - страница 18

— Дай хлебнуть, а?

Леся взглянула и молча передала ей жбан.

Это полное, мягкое, молочно-розовое тело, столь желанное для иных молодцов, у нее вызывало странное чувство неприязни и раздражения. Да и вообще Лесе не нравилось, что в последнее время Катерина стала до нее уж больно ласкова и подозрительно внимательна. Никогда она теперь не упускала случая заговорить с нею, завести душевную беседу. Это настораживало еще более потому, что прежде Кася интересовалась ею не больше, чем репухами в придорожных канавах. С чего бы теперь ей так перемениться?

Девушка подозревала, что она для этой хитрой бабенки лишь средство, тот слабенький шаткий мостик, через который та метит подобраться к Ясю.

Вокруг Яся Катерина ходила кругами вот уже без малого два года, причем Леся ни на грош не верила в искренность Касиных к нему чувств. Просто он оказался едва ли не единственным из облюбованных ею мужчин, который не поддался ее чарам; более того, сразу дал ей понять, что толку здесь все равно не будет, а потому не стоит ей попусту тратить на него время. Если бы Катерине удалось добиться своего, она, скорее всего, тут же утратила бы к нему всякий интерес; но поскольку вместо желаемого она получила щелчок по носу, в пышнотелой красавице взыграла обида. И теперь она стремилась доказать ему, себе и всем вокруг, что она по-прежнему неотразима, что никто не сможет перед ней устоять, и этот полумертвый солдат тоже не является исключением.

Лесю более всего как раз и раздражала в Катерине ее манера добираться окольными путями. Будь Кася более искренней и прямой, она встретила бы больше сочувствия в отзывчивом сердце девушки. Тогда, наверное, и Ясь был бы к ней добрее. Но что поделаешь — такая уж у Каси натура: ей всегда хотелось получить что-либо исподволь, без большого риска для себя, и чтобы хватились, когда все равно уже поздно. Леся помнит, что почти так же, как теперь ее, Катерина в свое время пыталась обхаживать Митрася, думая через мальчика войти в доверие к дядьке. Кстати, и Митрась тоже не доверял ей, подозревая неладное. Даже ребенок почувствовал эту медовую фальшь!

А теперь Леся, очевидно, является единственным человеком, через которого она может ближе сойтись с Горюнцом. В самом деле, не Васю же ей обхаживать! Сам-то он просто, да его каханка Ульянка, чего доброго, приревнует и поднимет крик на все село, а это Касеньке, при ее ревнивом да нравном супруге, тоже совсем не с руки.

И все же Леся не отталкивала от себя Катерину. Не хотелось понапрасну обижать ее: ведь в конце концов, ничего плохого Кася ей пока не сделала, а жизнь у бедной молодки и без того не слишком радостная. Ну а насчет Яся — так тот уже взрослый, догляду не требует, и сама разберется, что к чему.

А кроме того, была для нее у Катерины и еще одна приманка: Кася была единственной, кто поощрял ее сердечную склонность к Даниле. Леся, надо сказать, была осторожна и никогда ей лишнего не рассказывала. Знала она нрав этой непрошеной подруги: сейчас она вся мед и сахар, а стоит им поссориться — и Катерина тут же раззвонит обо всем среди соседок. А поссорятся они почти наверняка — достаточно Лесе не оправдать ее расчетов.

Но в то же время она охотно выслушивала Касины советы, как ей вернее покорить Данилино сердце.

— Ух! Хорош квас! — одобрила Катерина, ставя жбан на лавку.

— Да, квас у нас хороший, — ответила девушка. — С мятой.

— Мятой косы хорошо полоскать — они мягкие тогда становятся, духовитые. А мужики — они знаешь как дух тот любят! Притулится, бывало, подле тебя, голову на плечо приклонит да в косы лицом зароется — и никакого рая ему не надо…

Леся со вздохом отвернулась: она только гадать могла, сколько их, опоенных мятным дурманом, зарывалось в русые косы этой женщины, опаляли ей шею жарким дыханием.

Но Катерина прижалась губами к самому ее уху и зашептала, обдавая жаром, как, наверное, те мужики ей в шею дышали:

— Ты со своим вечерами-то над рекой не гуляла? Закаты не провожали?

Леся в ответ лишь улыбнулась нерадостно, чуть дрогнув губами. Сколько раз доводилось ей провожать алые тягучие летние зори и светлые, ясные весенние, да только одной. Не было рядом ее Данилы — сероглазого, нежного, ненаглядного…