Короткая ночь - страница 20
— Да ты что — вовсе уж бестолковая? — бросила молодка. — Не знаешь будто, что он меня и близко до себя не допустит! А тебе он верит, для тебя тут большого труда не будет: чик — и готово! Что ж ты спужалась — делишко-то пустяковое!
— Вот как? — усмехнулась Леся. — Он мне, значит, верит, а я ему такую свинью подложу?
Она гневно встряхнула головой; с мокрых волос полетели мелкие брызги.
— Вот что, Кася, — заявила она. — Мне, конечно, без разницы, с какими Макарками да Захарками у тебя шашни ведутся, и молчать я умею. Но говорю тебе прямо: меня в свои дела темные не вовлекай! Янка на руках меня выносил, заместо брата мне был, а теперь мне его — своими руками в ведьмины руки отдать? И ножницы свои забери — ни к чему они мне.
— А вот ножницы ты пока у себя оставь, — снова зашипела молодка, удерживая ее за плечо; ногти до боли вонзились в кожу. — Мне мое дело не к спеху — никуда не сбежит. А вот ты на досуге подумай о том, что я сказала. Свадьба-то паничева уж не за горами, скоро; гляди, не то поздно будет!
Леся в негодовании стиснула челюсти, но сказать ничего не успела: приоткрылась дверь в предбанник, и в парную вошла Ульянка.
— Лесю, ты что ж сидишь? — весело затараторила она. — Идем в Буг окунемся! Ты бы поглядела, какой там закат! Ах, какой закат!
Леся покачала головой, но от Ульянки не так-то просто было отделаться.
— Ну, идем же! — настаивала она. — Да ты не бойся, Михала там нет, мы все кусты перетрясли! А не то, гляди, сомлеешь — все-то время в этом пару!
— Да сходи ты окунись, в самом-то деле! — зашевелилась на полке Тэкля. — А то сидеть да с Каськой бубнить — много ли тебе радости?
Ульянка повернулась к развалившейся на лавке женщине, испытующе к ней пригляделась, а потом насмешливо сузила глаза:
— Ну ты и хитра, Катуся!
И в самом деле: до чего же хитра Катуся! Так хитра, что мурашки по всей спине выступают!
Нет уж, Бог с нею, вернуть бы только ножницы!
А Данилу она и сама приманит, своей красотой девичьей. Сегодня с полдня, поди, провозилась, кружева к подолу пришивая. Из тяжелой, потемневшей скрыни, от матери еще оставшейся, где копилось год за годом, по крохам набиралось ее приданое, с самого дна вынула Леся эти кружева. Хоть и пожелтели они от времени, но все равно — чудо как хороши! Жаль, много их на подол пошло, ну да ничего — потом и отпороть можно будет. Потому и пристегивала она их крупными стежками, чтобы легче было потом отпарывать.
Ганна еще тогда к ней подсела, с любопытством уставилась на ее работу.
— И на что оно тебе? — пожала она плечами.
— А что? — поглядела на нее золовка. — К обедне завтра надену. Скажешь, нехорошо?
— Да брось ты? И охота тебе так выряжаться? Где это видано, чтобы кружева из-под юбки висели? Это ж срам один будет — чтоб на юбку да под юбку все глазели, да еще в храме Божьем!
— Да где же тут срам-то Гануля? — удивилась Леся. — Шляхтянки вон так ходят, и ничего худого в том нет, так отчего же мне-то нельзя?
— Ну, сравнила! Шляхтянки — особа стать, им по чину позволено, а тебе за ними тянуться не след! Паненкой тебе все одно не быть, а будешь ты галка в павлиньих перьях, толь ко и всего. Да и перед Богом грех!
— Ну и где же тот грех? — усмехнулась девушка.
— А рядиться не по чину — нешто не грех? Всех нас Господь разными сделал, панам дал власть над нами, а нам смирение прописал и кротость. А потому и рядиться нам в панскую одежу — все равно что против Бога идти.
Вот и поспорь с нею, кроткой упрямицей! Вот уж Савел, право, знал, кого в жены взять!
Однако потом, уже к вечеру, когда все вышли в предбанник одеваться, а Тэкля, уходившая последней, плеснула воды из ковша на раскаленные камни печки, чтобы слетелись париться души дано умерших предков, снова увидела Леся завистливые, полные затаенной угрозы глаза Катерины.
А выйдя в предбанник и взявшись за свою одежду, Леся невзначай встряхнула передник и ощутила в нем что-то тяжелое. Сунула руку в карман — пальцы наткнулись на твердый холодный металл.
Вот оно — заклятье! Надо бы поменьше рукам касаться: на них наверняка чары злые наложены.
Леся поискала глазами Катерину, однако той уже не было: исчезла тайком, словно в воздухе растворилась.