Короткая ночь - страница 5

И ему ничего не осталось, как стать в стойку, широко раскинув руки. Через миг девушка оказалась в его объятиях, и он, схватив за талию, закружил ее вокруг себя — совсем как маленькую!

— Ну вот, мы тебя поймали! — объявил Василь, делая вид, что тяжело дышит после быстрого бега.

Вот и сошлись они снова все вместе, как прошлой весной, когда своей маленькой артелью поднимали Настину пашню. Только тогда был с ними еще Митрась… Увидят ли они его когда-нибудь? Смогут ли вырвать из злой неволи?..

Все втроем они выбрались на шлях и не спеша направились в сторону дома.

Леся шла слева от Горюнца, слегка касаясь его локтя, и неизбывная тоска давила ему сердце, когда он чувствовал теплое прикосновение ее руки, слышал ее дыхание, улавливал тонкий запах ее волос. Она низко опустила край темной паневы, и теперь ее ноги были закрыты до середины икр, а серая свитка целомудренно скрыла промокшую сорочку, сквозь которую неясно просвечивали маленькие темные соски, затвердевшие от холода. Но что значило все это, если рядом — Судьба? Его судьба, его счастье, и при этом — заведомо чужое, недостижимое…

Шедший справа от него Василь беспечно тараторил, отвлекая его от щемящих мыслей, пересказывая обычные новости, вроде того, что любомирцы снова выкинули из корчмы ольшаничей, не поделив с ними места, а старый Тарас давеча опять надрался и спьяну ломился в хату бабки Воронихи. Вся соль была в том, что пьяный в зюзю Тарас не узнал чужой хаты и всерьез полагал, что пришел домой, а бабка Ворониха, которая лет двадцать как схоронила законного супруга — тоже, кстати, изрядно любившего выпить, — спросонья решила, что это ее благоверный с того света вернулся, и услыхав знакомый грохот в дверь и пьяную брань, тут же схватилась за ухват, дабы загнать своего покойника назад в преисподнюю: коли уж помер, так нечего теперь шастать!

Все вместе охотно посмеялись над этой побасенкой, хотя Леся ее уже знала: еще утром ей поведала обо всем вездесущая подружка Виринка.

Они как раз миновали перелесок, когда, еще не успев насмеяться вволю, вдруг расслышали сзади топот копыт.

Первым опомнился Янка.

— С дороги! Живо! — рявкнул он на своих спутников.

— Гайдуки? — ахнул Василь.

— Хорошо, если только они! — ответил друг.

Единым духом они метнулись прочь с дороги, перемахнув через неширокую канаву. Для коней это, конечно, не помеха, но все-таки…

Разумеется, им уже не было смысла убегать или прятаться, и они лишь постарались отойти подальше от конских копыт.

И вовремя: из перелеска на полном скаку вырвался громадный темно-гнедой жеребец, на котором верхом гарцевал не кто иной, как сам Ярослав Островский. Он превосходно держался в седле; щеки его разрумянились, черные кудри растрепались. Леся поневоле им залюбовалась, и лишь то, как напряглись хлопцы, заслоняя ее плечами, заставило девушку вспомнить, что перед нею — злейший ее недруг.

Вслед за Ярославом вынеслись из перелеска двое гайдуков верхом на рослых битюгах. Одного из них Леся узнала: это был тот самый Микола, с которым она танцевала на осеннем празднике.

Безусловно, Яроська узнал ее; натянув поводья, он остановил коня, который тут же взметнулся на дыбы, но молодой Островский был превосходным наездником и сумел не только удержаться в седле, но и сохранить свою безупречную посадку. Несомненно, он рад был случаю блеснуть своим искусством перед красивой девушкой, пусть даже «хамкой».

Один из гайдуков — не Микола, другой — догнал Ярослава и что-то коротко у него спросил.

— После! — отмахнулся тот, смерив длымчан насмешливым взглядом зеленых глаз.

Затем подчеркнуто галантно поднес к губам пальцы, отправил Лесе воздушный поцелуй и вновь послал своего темно-гнедого в галоп. Гайдуки умчались следом, и теперь лишь тонкая дорожная пыль, клубящаяся по ветру, напоминала о них.

— Пронесло! — облегченно вздохнул Василь и размашисто перекрестился, чего почти никогда не делал.

— На сей раз, — мрачно заметил Янка, покачав головой.

Леся, еще не придя в себя от пережитого, испуганно жалась к нему. Коленки у нее подгибались от мысли, что могло бы случиться, окажись она здесь одна. Да и теперь еще опасность не миновала. Янка прав: на двоих рослых длымчан гайдуки напасть не осмелились, но что будет потом? Даже если молодой Островский и позабыл о ней в суете балов варшавской зимы, то теперь ведь точно вспомнил ее, не мог не вспомнить! Поди, не каждый день ясновельможного пана Ярослава девки-поселянки по рукам бьют!