Корректор - страница 3

  - Убедился? Я существую только для тебя.

  Несколько минут Алсуфьев ходил по комнате, потирая ущипленное место. Наконец его мысли выстроились определенным образом. Он хлопнул себя по коленкам:

  - Вот так подарок! Литературный герой на юбилее своего создателя! - Борис Ефимович вновь заходил по комнате, - Удостаивались такого другие? Подумать только! Если я не схожу с ума. Вы, оказывается, существуете! Мои герои. У Вас свой мир? - Глаза его блестели. Губы растянула глупая улыбка.

   Необычный гость подождал, позволяя Алсуфьеву осознать происходящее. Видя, что тот стал в состоянии воспринимать снова, пояснил:

  - Люди называют наш мир духовным, или астральным, миром тонких материй. Мы оживаем, когда открывают книги. Заново любим, страдаем и ненавидим. Ровно столько раз, сколько читатель переживает сюжет.

  - Как это получается?

  - Объяснять сложно. Бытие и сознание взаимосвязаны. Любая мысль становится частичкой нашего мира, живет в нем.

  - Чертовски приятно. Встретить своего героя! Да еще в такой день! - опять понесло Алсуфьева.

  - В последний день, - негромко сказал Родионов.

  Алсуфьев, расхаживающий взад-вперед, замер:

  - Как? ... Не понял?

  - В свой последний день.

  До Алсуфьева не сразу дошел смысл сказанного. Наконец слова гостя протиснулись в сознание, разбухли, вытесняя другие мысли. Он медленно повернул голову и натолкнулся взглядом на глаза Родионова. Это были глаза палача, с неподвижными зрачками, холодными, как у охотящейся кобры. Он почувствовал как снизу, его обдало противным, знакомым с детства, холодком страха. "Как? Что же это такое? ..." Цепенеющий мозг проявлял картинки то его новой машины, то уютной дачи, шикарной квартиры в городе, затем почтительные гримасы в доме литераторов и, неожиданно, молоденькой журналистки, к которой он собирался завтра. Картинки обреченно темнели и пропадали, словно подчеркивая тщетность мирских соблазнов.

  - Почему? - Выдавил из себя Алсуфьев. - Я здоров, полон сил.

  Родионов вздохнул, как отец, в пятый раз, разъясняющий задачку дочери:

  - Я мог бы долго объяснять тебе, что наши миры взаимосвязаны, что очень важно равновесие добра и зла для вас и для нас. И так далее и тому подобное. Да какая тебе разница. Ты нам мешаешь и все!

  - Вы... . Вы убьете меня?

   - Ты еще не понял? Зачем же я здесь? Поздравлять тебя?- ухмыльнулся палач.

  - В чем я виноват? Просто пишу. И все.

  - Пишешь? - литературный герой внезапно рассердился, - Да, если б твоя "писанина" воспитывала людей. Если бы она хотя бы заставляла их думать, тогда - да. Ты молодец. Но ты потакаешь их прихотям. Держишь нос по ветру. Куда мода, туда и ты. Нужен секс - пожалуйста. Нужна жестокость, по больше крови и переломанных костей - извольте.

  - Но это мой хлеб. Моя профессия.

  - Простой слесарь точит деталь. Это его работа, его честный заработок. И от силы десятки людей пользуются этой деталью. Схалтурит - лишь немногие чертыхнут бракодела. Твою "продукцию" читают сотни тысяч. Твой брак впивается в мозги тысячам. Калечит незаметно, исподволь. А это страшнее. Ты не воспитываешь, а развращаешь.

  - Все пишут так.

  - Пишут. Но ты притягательнее, а значит достовернее.

  Слова Родинова, существительные и глаголы, ложились бетонными блоками, выстраиваясь в подобие тюремной стены, у которой исполняют смертные приговоры. Алсуфьев почти физически ощущал их твердость, шероховатость, с выщербинами от пуль. Слова-блоки давили, выстраиваясь тупиком, безнадежно отгораживая его от прежней шумной жизни. Даже у такого словесного жонглера как Алсуфьев, не хватало убедительности и сил пробить тяжеловесную стену доводов своего литературного персонажа. Оправдания писателя даже не сотрясали ее, мягко шлепаясь, словно птичий помет об асфальт.

  - Ты не сделаешь этого.

  - Почему? - Неожиданно удивился Родионов.

  - Отцеубийство всегда считалось тягчайшим преступлением. Я создал тебя. Ты не имеешь права, не имеешь. Это противоречит вашим законам.

  - Именно я. Твой любимец, который обеспечил тебе имя. Романы обо мне стали бестселлерами. Ты стал популярен, богат. А помнишь, каким ты вывел меня? Проницательным, холодным, безжалостным. В литературе это становилось модным на фоне инфантильных интеллигентов и сморкающихся в рукав работяг. Тебя прикончит один из твоих персонажей, которыми ты играл как куклешками: захотел - сунул в постель, захотел - убил. Что тут говорить. Сам знаешь.