Костёр в сосновом бору - страница 4

— Да я ведь нечаянно, — говорит Митька. — Я же одного только Севку окатить хотел. Чтобы он к Вике не приставал. А струя вывернулась и…

Но мама делала вид, что не слышит Митьки. Такой у неё был вид, будто Митьки вообще в комнате нет, будто он пустое место.

— Да-а, некоторые нашкодят, а потом, чтобы выкрутиться, начинают на своих товарищей наговаривать. Не знала я, что некоторые не только хулиганы, а ещё и ябеды.

— Я не ябеда, — кричит Митька, — я правду говорю!

— Да-а, жидковаты некоторые на расправу, — продолжает своё мама, — небось шкодливы как кошки, а трусливы как зайцы!

— Я не трусливый! — кричит Митька, и в носу его делается вдруг горячо и щекотно, а перед глазами всё дрожит и расплывается.

— Москва слезам не верит, — говорит мама неуверенным голосом.

— И пусть! И пусть! Я не собираюсь! — кричит Митька. — Я нечаянно! А Севку я правильно окатил! Мало ещё!

— Правильно? — зловещим голосом спрашивает мама.

— Да! Правильно! Он Вике пить не давал! А ей очень хотелось! Будто она в пустыне Каракумы!

— Ну что ж, — говорит мама, — нераскаявшиеся преступники будут иметь дело с папой!

Вот какая вышла история.

Папа на этот раз не смеялся. И никаких разговоров говорить не стал. Он просто взял и отменил поход в цирк.

А всё из-за Севки, с загнутыми вперёд ушами.

Больше всех остальных уроков Митька любил пение. И вот как раз на этих уроках ему больше всего не везло. Это было до того обидно и непонятно, что и сказать нельзя.

Вот взять Алёшку Реброва, командира Митькиной звёздочки и лучшего Митькиного друга. Тот терпеть не мог пение, и петь не любил, и не умел, а у него за первую четверть пятёрка.

У Алёшки пятёрка, а у Митьки трояк. Никакой справедливости!

Митька с детства любил музыку. Особенно когда хором поют. И не какие-нибудь там «В лесу родилась ёлочка», а настоящие: «Орлёнок», например, или эту, где «сотня юных бойцов из будённовских войск на разведку в поля поскакала», — у Митьки всегда от этой песни мурашки по спине бегают. Да мало ли хороших песен!

Одна только беда, когда Митька начинает петь, все затыкают уши.

Митька так старается, поёт с таким чувством, всю душу вкладывает, и самому ему так нравится собственная песня, так нравится, а вокруг уши затыкают!

— Ох и здоровенный же он, наверное, был, — говорит папа.

— Кто? — спрашивает Митька.

— Медведь. Или даже слон.

— Знаю, знаю, — говорит Митька, — тот, кто мне на ухо наступил. Слыхали уже. Не больно-то остроумно. Не нравится, не слушай.

Митька делает вид, что ему вовсе не обидно, даже улыбается, но на самом деле здорово ему обидно.

Но вообще-то Митька понимал своих слушателей, потому что, если он слышал, как другой кто-нибудь фальшивит, его просто передёргивало.

Вот какое странное дело — слышит человек всё абсолютно правильно, а как сам запоёт, народ разбегается.

Мама часто покупала Митьке пластинки, и он множество песен знал наизусть. Да что там песен — он чуть ли не целые оперы помнил.

Однажды мама купила две долгоиграющие пластинки с записью оперы «Князь Игорь».

Это было в четверг. А в пятницу вечером папа встал, пошатываясь, с кресла, обмотал голову полотенцем, как чалмой, будто он индус, и сказал больным голосом:

— Восемнадцать раз! Нет, девятнадцать! За два вечера девятнадцать раз прослушать арию Кончака! Это может убить лошадь. Владимирского тяжеловоза — наповал!

— Да ты послушай, — говорит Митька, — вот это место. Это князь Игорь поёт, вот это: «…смерть красна, мне не страшна она-а-а!» И ещё это…

— Нет!!! — закричал папа и затопал ногами. — Нет!!! К бабушке!!! На Петроградскую!!!

— Не кричи, пожалуйста, — говорит мама, — мы не в лесу.

— Да! Мы не в лесу! К великому сожалению! — говорит папа. — Мы всего лишь на репетиции в театре оперы и балета! Я с ума сойду!

— А мальчику нравится опера! — говорит мама.

— И бабушке! И бабушке тоже нравится! Бабушка обожает оперу, хор Пятницкого и ансамбль Моисеева! И она так давно не видела внука! Митяша, сынок, ты хочешь навестить бабушку? — спрашивает папа.

— Хочу, — мрачно говорит Митька. — Там на меня не будут топать ногами.

— Да это я нечаянно, — говорит папа и начинает суетливо одеваться, — я сейчас… быстренько… Я тебя на такси…