Костотряс - страница 73

— Я бы смогла.

— Может, и смогли бы. А может, и нет. Если это для вас так важно, с удовольствием поглядел бы, как вы это сделаете. В последние годы от старого доктора больше вреда, чем проку, — полезные инструменты не в счет. — Он похлопал по Глушилке и покачал головой. — Работает он на совесть, только вот пускает дела рук своих на дурные цели. Уж больно ему нравится выставлять себя главным.

— Так вы же сами сказали: тут у вас главных нет. Кроме одного типа, который умер шестнадцать лет назад.

— Ну не буквально же, — проворчал он. — Идемте. Недалеко уже, честное слово. Слышите?

— Что?

Не успела она спросить, как явственно послышались звуки музыки — негромкой и не особо мелодичной, но бодрой.

— Кажись, Варни играет. Ну или пытается. Песенки у него дрянь, но он учится по мере сил. В кабачке стояло механическое пианино, но механизм прогнил насквозь. Парни что-то там намастачили, чтобы можно было играть, как обычно. Его, бедняжку, не настраивали со дней строительства стены, но это вы, наверное, и сами слышите.

— Удивительно, как вас не смущает весь этот шум. Я думала, вы тут сидите тихо как мышки. Мне показалось, у трухляков чуткий слух.

— О, когда мы внизу, они нас слышат гораздо хуже. Сверху звук проникает куда легче, чем в обратном направлении. — Он многозначительно посмотрел на потолок. — И даже если они и смекнут, чем мы тут занимаемся, то ни за что нас не достанут. Кабачок да, собственно, почти вся площадь укреплены на славу — комар носа не подточит. По части безопасности с ним ничто не сравнится, поверьте мне на слово.

Вспомнив в очередной раз о Зике, она вознесла мысленную молитву — не важно кому, лишь бы ее услышали. Лишь бы мальчик нашел дорогу к этой крепости внутри крепости.

— И если повезет, там мы найдем моего сына.

— Да уж, если повезет. Он как у вас, из находчивых?

— Да. Боже милостивый, да. До того находчивый, что ему это во вред.

Теперь музыка наводняла все вокруг, просачиваясь из-за круглой двери, закупоренной с обеих сторон. Свакхаммер раздвинул занавески и нашарил задвижку.

Внимание Брайар привлек знак на двери — четкой изломанной формы. Чем-то ей этот зигзаг был знаком.

— Мистер Свакхаммер, а что это такое? Что за знак?

— Как, вы его не узнаете?

— С чего бы? Какая-то ломаная линия. Она что-нибудь означает?

Здоровяк протянул к ней руку. Она чуть не отскочила назад, но пересилила себя, потому что Свакхаммеру нужен был лишь ее ремень. Он отогнул пальцем пряжку, чтобы лучше было видно.

— Это инициалы вашего папеньки, только и всего. Означают, что в этом месте безопасно и приходят сюда с миром.

— Вот как, — пробормотала она. — Бывают же на свете такие дурехи.

— Не вините себя. Об отвратительном почерке Уилларда ходят легенды. Отойдите назад, если не трудно. Такие двери изолируют с обеих сторон, на всякий случай.

Убрав задвижку, он потянул дверь на себя и навалился, чтобы не закрылась.

— На какой такой случай?

— На случай утечки. Или если мехи откажут. Или переборки наверху кто-нибудь сломает. В общем, на всякий. У нас тут всего можно ожидать.

И, доверившись ему, она ступила в проем.

Если бы не отсутствие окон, заведение выглядело бы в точности как тысячи его наземных собратьев. У дальней стены громоздилась большая стойка из дерева и меди, за ней маячило треснутое зеркало. В отражении зал делался вдвойне светлее, наполняясь изломанным мерцанием бесчисленных свечей, пучками выставленных на квадратных приземистых столиках. Было довольно тепло.

За пианино восседал на табурете седовласый мужчина в длинном зеленом пальто и самозабвенно тарабанил по клавишам, желтевшим, точно стариковские зубы. Рядом стояла женщина не первой уже молодости, широкая в кости и без одной руки, и притопывала в такт мелодии, которую старик тщился извлечь из инструмента; худосочный тип за стойкой цедил нездоровой желтизны жидкость — очевидно, то самое омерзительное пиво.

Напротив него сидели трое посетителей, шестеро или семеро торчало по углам таверны, не считая еще одного, без признаков сознания устроившегося на полу возле пианино. Кружка у него в руке и слюна на подбородке намекали, что он попросту отключился, а не стал жертвой какого-то более изощренного злосчастия.