Костровский колдунок - страница 3

— Где был?

— Да у Серого опять грива спутана. Повел я его купать, а дядя Василий встретился, поглядел — это, говорит, домовой ему гриву-то заплетал!

Кричит Петька, — сам дрожит от страху. Агроном взял его за плечи:

— Пустое это все, мальчик мой!

— Да пойди погляди, какая грива-то!

— И глядеть нечего: гриву лошадям путает не домовой: никаких домовых на свете нет. Зверок такой есть, ласка называется, вроде крысы что ли. Он по соломенным крышам водится и гривы, играя, лошадям плетет. Он иногда и кур душит, цыплят. Иной раз лошадь испугается, бьется, в мыле вся… Вот и сочинили про домового!

Засмеялась Мария:

— Вот те и домовой!

— Врет он, — отвернулся Петька. Жалко ему было со страхом своим расставаться, да вспомнил, как мужики над агрономом смеялись: — он, мамка, соху не знает как держать!

Усмехнулся агроном:

— А ты будь мальчиком умным. Мне не веришь, так и дяде своему не верь, а пойди-ка на ночь в конюшню, да и погляди: домовой будет, али ласка? По моему али по дядиному!

— И пойду!

— Ну, и сходи! Так лучше будет!

Задумался Петька, сел на крылечко рядом с агрономом, сказал сердито:

— А дядя Василий, чай, не маленький?

— Не маленький, а чего не знает, того и не знает, — засмеялся агроном, — в таких делах надо знающим людям верить, а не дядьям да теткам.

Осмелел от его смеху Петька, буркнул:

— А ты знаешь?

— Знаю.

Погладил агроном Петьку по голове, усмехнулся, ушел с Марией огород смотреть.

До ночи еще далеко было. Прогнали коров, за ними вслед овцы подняли по дороге тучами седую пыль. Постоял за воротами Петька, посидел на скамеечке, крикнул овечьему пастуху:

— А у нас домовой!

Кривой пастух щелкнул кнутом для Петькиного удовольствия без всякой надобности, подошел поближе, спросил:

— Гриву путал?

— Стра-а-асть!

— У Коршуновых тоже намедни был!

— Ну?

— Верно! — он крикнул на застрявшую у дороги овцу, щелкнул бичем, проговорил уходя, — а у Сапоговых за речкой две овцы околели сразу.

— С чего?

— Ужа убили. Нечаянно старик вилами проткнул в навозе. Ежели ужа убьешь — всегда несчастье!

Пастух покосил зрячим глазом на улицу и побежал догонять стадо.

Петька вздохнул. Солнце село как-то вдруг. От церкви на село упали длинные, холодные тени. Смеркалось быстро, становилось холодно и влажно. От сумерек, вечерней свежести и Пастуховых слов стало страшно. Петька поджал под себя босые ноги, поглядел под скамейку. Подумал, было, в избу пойти и в избе было страшно — отовсюду напасть: и ужи и домовые — все стараются напакостить мужику.

Из соседней калитки выскочил рыжий мальчонка, помчался по улице мимо. Петька с тоскою остановил его:

— Ты куда?

— Тятька мамку избил. Меня хотел прибить, а я убежал.

— Пьяный? — спросил Петька равнодушно.

— Страсть. Шерсть пропил. Валенки хотел взять, а мамка не дала. Всю в кровь избил!

— Эх, ты! — сжал Петька вдруг кулаки, — эх, ты! Я бы его!

— Чего?

— Связал бы его! И самогон бы на пол вылил!

Мальчонка оглянулся на скрипнувшую калитку и исчез вмиг. Петька Посмотрел сурово, вдруг все страхи исчезли. От сжатых кулаков, от осевшей овечьей пыли стало теплее. Петька спустил ноги со скамейки, поболтал ими, задумался: дядя Василий тоже часто пьяный ходит — неужто он больше агронома знает?

— А про ужа надо спросить! — неожиданно подумал он.

Мать вернулась поздно, вышла искать Петьку. Петька уцепился за агронома, спросил про ужа. Агроном рассердился, сказал:

— Сами себе на шею навьючиваете вы и страхи и глупости, вместо того, чтобы дело делать да учиться! Ну и темный парод!

Петька вздохнул. У агронома рука была жесткая, теплая, сильная. Петька держался за нее, и себя почуял таким же сильным. Через двор с агрономом он шел совсем весело и открытую в конюшню посмотрел без страха: Серый глядел в дверь и ласково ржал.

Вошли в избу, принесла Мария молока кринку, стали ужинать, говорить про хозяйство. Агроном сказал серьезно:

— Вот что, Мария! — хозяйство твое маленькое, самое подходящее дело к такому хозяйству — лен разводить Выгоднее его для маленьких хозяйств ничего не придумаешь. Лен тебя сразу на ноги поставит. До войны у нас его сеяли до миллиона десятин, а теперь упало это дело. Спрос же на него огромный. Сей лен.