Костры амбиций - страница 56

— Разумеется. — Сонненберг пожимает плечами и кривит рот, показывая, как он осуждает упрямство Локвуда. — Он хочет испытать свой шанс в суде присяжных.

— Свой шанс? Но ведь он подписал признание.

Сонненберг опять скривил рот и вздернул брови.

— Вот что, — говорит Ковитский. — Дайте-ка мне потолковать с ним.

Сонненберг возводит глаза к небу, как бы говоря: «Сделайте милость. Желаю удачи».

Ковитский второй раз обращает взгляд на Локвуда и, выпятив подбородок, зовет:

— Подойди сюда, сынок.

Парень не двигается с места, он не уверен, что приглашение относится к нему. И тогда Ковитский изображает на лице улыбку, благодушную, терпеливую улыбку старшего и подзывает его к себе жестом.

— Подойди, подойди сюда, сынок, я хочу с тобой поговорить.

Юный Локвуд нерешительно делает первый шаг, второй и так, медленно, настороженно приближается к судейскому столу. Стоя между Сонненбергом и Торресом, он снизу взглядывает на судью. Взгляд его бессмыслен, глаза пусты. Ковитский смотрит на него и словно бы видит перед собой ночью окна пустого дома, в котором погашены все огни.

— Сынок, — говорит Ковитский. — Мне кажется, ты неплохой парень. Просто даже хороший парень. И я хочу, чтобы ты не закрывал себе дорогу. Я дам тебе шанс. Но только ты сам не закрывай себе дорогу.

Вид у судьи такой многозначительный, как будто он сейчас скажет ему что-то такое важное, чего тот еще в жизни не слышал.

— Сынок, — произносит судья, — хрена ли ты ввязался в эти несчастные грабежи?

Локвуд шевельнул губами, но сдержался и так ничего и не ответил, может быть, опасаясь подвоха.

— А что мать говорит? Ты ведь с матерью живешь?

Локвуд кивнул.

— Что мать говорит? Она тебя хоть когда лупила по голове?

— Не-а.

Глаза у Локвуда затуманились. Ковитский счел это добрым знаком.

— Скажи мне, сынок, у тебя есть работа?

Локвуд кивает.

— Кем ты работаешь?

— Охранником.

— Охранником? — повторяет судья, словно прикидывая, что означает этот ответ для судеб общества. Но потом, как видно, решает не уклоняться от темы. — Вот видишь? — говорит он. — У тебя есть работа, есть дом, ты молодой парень, собой видный и толковый. Много чего можно сказать в твою пользу. Не у каждого есть столько всего. Но имеется одна проблема, с которой необходимо разобраться: ТЫ ВВЯЗАЛСЯ В ЭТИ НЕСЧАСТНЫЕ ГРАБЕЖИ! Так вот, Окружная прокуратура предлагает тебе от двух до шести лет. Если ты примешь это предложение и будешь хорошо себя вести, тогда, оглянуться не успеешь, уже все это будет у тебя позади, а ты еще совсем молодой, и перед тобой — вся жизнь. Но если ты попадешь на суд присяжных и тебе вынесут обвинительный вердикт, ты получишь от восьми до двадцати пяти. Подумай об этом. Тебе сделали хорошее предложение.

Локвуд молчит.

— Почему ты его не принимаешь?

— Не резон.

— Не резон?

Локвуд отвел глаза. Он не собирается вступать в спор. Он намерен прочно стоять на своем, и все.

— Слушай, сынок, — не отступается Ковитский. — Я стараюсь тебе помочь. Само это не разрешится. Не думай, что можно закрыть глаза, а потом откроешь — и ничего этого уже нет. Ты понимаешь, что я тебе говорю?

Локвуд упорно смотрит то вниз, то вбок, чтобы не встретиться глазами с судьей, а судья крутит головой, стараясь перехватить его взгляд, словно хоккейный вратарь — шайбу.

— Посмотри на меня, сынок. Ты понял, что я тебе говорю?

Локвуд сдался и посмотрел на судью — взгляд человека у стены на расстрельную команду.

— Ты думай про это дело так, сынок. Представь, будто у тебя рак. Рак — знаешь что такое?

В его глазах — ни проблеска представления ни о раке и ни о чем другом.

— Рак, он тоже сам собой не проходит. С ним надо что-то делать. Если заметил его в начале, пока он еще маленький, пока не разошелся по всему телу, не пронизал всю твою жизнь, не порушил, не погубил твою жизнь — понимаешь? не погубил твою жизнь, — если принял меры, пока беда еще невелика, сделал небольшую операцию, — то все в ажуре! — Ковитский вскинул ладони, задрал подбородок и улыбнулся как воплощенная жизнерадостность. — И то же самое — твоя теперешняя проблема. Пока это еще небольшая проблема. Если ты признаешь свою вину, и получишь срок от двух до шести лет, и будешь вести себя хорошо, тебя через год уже будут выпускать на работу, а через два года вообще условно-досрочно освободят. И все останется позади. Но если твое дело будет разбираться в суде присяжных и тебя признают виновным, тогда самый маленький приговор, какой ты можешь получить, — это восемь лет. От восьми с третью до двадцати пяти. Восемь лет, а сейчас тебе девятнадцать. Это почти половина от того, что ты успел прожить на земле. Ты что, хочешь молодость провести в тюряге?