Котёл - страница 18

Дончане, харьковчане приехали в Киев, расположились в ста метрах от галичан, у которых уже было все подготовлен, палки, биты, тысячи бутылок с горючей смесью дурно пахли, моча и даже фекалии по углам издавали отвратительный запах, да и сами бойцы были похожи на дикарей индийской пустыни. Зато у дончан, харьковчан были поставлены хорошие палатки, кухня, бутерброды, столы и маленькие столики, словом восточная интеллигенция показала галичанам, что она совсем не такая, как ее представляют нацисты галичане, называя быдлом и алкашами.

Поддавшись благодушию своего любимого президента обитатели востока, демонтировали свой палаточный городок и разъехались по домам под бочок женам и любовницам уже на третий день. Больше никто из них не приезжал. Президент был спокоен, и это спокойствие передавалось и его землякам.

А галичане не дремали. Они разослали во все крупные города юго-востока своих представителей, даже мальчишек школьного возраста с битами в руках, с заточенной арматурой, в масках, громкими голосами и небывалой решительностью. Города стали вздрагивать при появлении фашиствующих молодчиков: жители, старики и старухи, мужья и жены начали прятаться по углам, запирать двери квартир, несколько раз поворачивая ключ в замочной скважине и задавать себе вопрос: Боже, что происходит- Они бы, может и сказали: стоп, мальчики и эти мальчики дрогнули бы и побежали, но их, жителей миллионных городов, некому было организовать, не было вожака, а сами они разбредались как овцы, когда в стаде ни одного барана.

Галичане ожидали движение масс на Киев, ведь у них только четыре области, а у тех двадцать областей, да и города в несколько раз крупнее. И здесь они предусмотрели. Впрочем, не сами: дядя сэм подсказал. Он составил план, этот план был засекреченный и передавался только выдающимся людям — Пердуске, Кролику, Паруубию, Трупчинову и любимцу Пипиярошу. За сто — двести километров от Киева они блокировали железные и шоссейные дороги и выставили боевиков на посты контроля.

Крымчане послали шесть автобусов, набитых бойцами, на подмогу Киеву. Их встретили за сто восемьдесят километров до Киева, пустили очередь по колесной обуви, и автобусы стали: ни взад, ни в перед.

— Выходи! всем выходить! — раздалась команда.

Послушные люди вышли. Их стали валить битами. Один удар по темени и человек падал как подкошенный.

Но команда поступила не убивать, а только калечить: ломать ноги, руки, отбивать почки, выбивать зубы, ломать ребра. Галичане не жалели женщин. Они хорошо помнили, как после войны их вожак Степан Бандера, вспаривал животы беременным женщинам, извлекал малышей уже живых, отрезал им головы и кидал на грудь матери. Мужчинам рубили уши, отсекали язык и собственными кишками привязывали жертву к дереву. Истинные рыцари двадцатого века.

И здесь, бедные крымчане, валялись в собственной крови посреди степи, ни до Киева не добраться, ни домой не вернуться. И только на рассвете, снующий транспорт подбирал окровавленных, искалеченных и увозил в оккупированный галичанами Крым. Может это и стало взрывной точкой трехмиллионного народа, который проснулся наконец и сказал: нет галичанским гуннам.

Знал ли об этом президент Украины- Конечно, нет. Да и ему, похоже, было как-то все равно. Он ведь сделал более тяжкое преступление перед своим народом: послал безоружных мальчиков с легкими тонюсенькими палочками — дубинками против хорошо вооруженных боевиков бандеровцев, среди которых были и иностранные наемники. Да один Музычко чего стоит, он ведь воевал в Чечне, был накоротке с Масхадовым. И юноши погибали, как от холеры. Украинские врачи отказывали им в помощи. И президент не знал об этом. Грош цена такому президенту. Мальчики, которые его защищали, они безоружные стояли в несколько рядов, плотно прижавшись друг к другу, и жали удара кирпичом по голове, а то и битой. Их жгли коктейлями Молотова как сухую траву.

А Виктор Федорович в это время принимал принцессу, кривоногую красавицу Кэтрин Эштон. Она обнажала свои белоснежные клыки и повторяла одно и то же: демократик, демократик.