Ковыль-трава на Куликовом поле - страница 11

.

Такой подход, на мой взгляд, умаляет роль этого выдающегося памятника древней русской литературы как исторического документа.

Мы находим, например, все больше подтверждений истинности и исторической значимости Скифского рассказа Геродота. Его указание на скифов-пахарей (склотов) легло, в частности, в основу крупного научного открытия — определения ареала праславянского населения на правом берегу Днепра[35]. Вызывавшие дискуссии и недоверие некоторые свидетельства античных авторов — Страбона, Арриана и других — о географии Причерноморья оказались вполне достоверными при внимательном их изучении. Разночтения в оценке местоположения многих приморских городов, рек, лиманов вполне логично объясняются теперь благодаря учету колебаний уровня Черного моря в прошлом[36].

Еще один, более близкий пример. Известно, сколь бурная полемика велась вокруг такого выдающегося литературно-исторического памятника Древней Руси, как «Слово о полку Игореве». Много раз оно объявлялось некоторыми досужими исследователями подделкой или чисто художественным, иносказательным, «былинным» произведением, не отражающим реальные исторические факты прошлого.

Теперь, в свете отмеченного недавно всенародно тысячелетнего юбилея «Слова о полку Игореве», ясно видна вся тщетность попыток принизить значимость этого великого памятника. Очищенный от домыслов, он предстает перед нами во всем величии своей литературно-исторической истинности.

Почему же, все более доверяя свидетельствам Геродота, Птолемея и других великих историков, географов и писателей античного времени, мы ставим под сомнение важнейшие отечественные свидетельства прошлого? Автор «Сказания» дает характеристики многим конкретным участникам битвы. Это яркие, живые образы, каждый из которых имеет свое неповторимое лицо: стремительный, вездесущий дозорный Семен Мелик; мудрый многоопытный воевода Владимир Боброк; удалой, бесстрашный князь Владимир Андреевич и многие другие. Ярко дан образ Великого князя Дмитрия Ивановича. Он тверд в решениях, храбро сражается плечом к плечу с воинами, глубоко скорбит о гибели товарищей. Последнее, конечно, не очень вяжется с представлением о твердокаменном полководце. Но в том и состоит прелесть донесенных до нас образов, что живую реальность их ощутит всякий, кто непредвзято вчитается в страницы древних текстов.

Высказываемые в общей форме сомнения в достоверности многих частей «Сказания» сужают сферу исследования всей эпохи Куликовской битвы. В этих условиях дискуссия может зайти в тупик. Не исключена возможность, что некоторые ее участники станут объявлять истинными только те разделы произведения, которые подкрепляют их индивидуальные позиции, а прочие — отбрасывать как поздние и недостоверные вставки. Я не стал бы говорить об этом, если бы подобные тенденции уже не проявились.

«Сказание о Мамаевом побоище» пользовалось огромной популярностью в средневековой Руси, неоднократно переписывалось и распространялось в многочисленных вариантах и редакциях вплоть до XIX века. В конце XVII века оно было включено в «Синопсис» — первую печатную краткую историю Древней Руси.

Кроме рассмотренных произведений особое внимание привлекают материалы по эпохе Куликовской битвы, приведенные первым собирателем древнерусских текстов В. Н. Татищевым в пятом томе его «Истории Российской»[37]. Здесь мы находим новые важные свидетельства, отсутствующие в других письменных источниках. По общему мнению, В. Н. Татищев располагал дополнительными летописными материалами, не сохранившимися до наших дней. Он обладал уникальным архивом летописей, многие из которых сгорели в его имении в XVIII веке, в их числе ценнейшие Раскольничья и Галицынская.

Материалы В. Н. Татищева о Куликовской битве даже не включаются в число основных памятников Куликовского цикла и почти не используются исследователями. Причина — точно не известны использованные В. Н. Татищевым источники, поэтому тексту нельзя полностью доверять. И все же его свидетельства, построенные на фактическом, не вымышленном летописном материале, заслуживают пристального внимания и изучения. Они хорошо согласуются с другими произведениями Куликовского цикла и получают подтверждение даже в среднеазиатских письменных памятниках средневековья