Козлиная песнь - страница 27

Я сумела выдавить всего несколько капель, хотя Эмили подбадривала меня тем, что вылизывала мне языком щеку. На следующий день у меня болели мышцы рук.

Мы все пасли и пасли наших девочек, то в одном месте, то в другом. Однажды мы собрались пойти в лесок, находившийся довольно далеко от дома. Сначала мы должны были пройти через деревню, где жили в основном пожилые люди — молодежь уезжала из этих мест в поисках работы и развлечений, я ни разу не видела, чтобы на улице играли дети. Здесь царила атмосфера невыразимой скуки, словно дома были лишь декорациями для киносъемок, лишь обшарпанными деревянными фасадами. Преобладали сероватые тона, кое-кто из обитателей предпочитал красно-коричневый или тот же серо-коричневый цвет, в какой была выкрашена штукатурка на нашем замке. Ставни во всей деревне были кремовые, и даже если они были открыты, мой взгляд не проникал дальше тюлевых занавесочек на окнах. Я никак не могла подсмотреть, что там делается внутри, есть ли там какая-нибудь жизнь.

Как всегда, когда наша шумная ватага нарушала своим появлением деревенский покой, так и теперь из-за тюлевых занавесочек кое-где показались бледная рука или морщинистое лицо обитателя дома, вынужденного следить за нашим передвижением, чтобы не лишиться своей герани в ящике за окном. Потому что те, кто тут жил и держал герань, мог не сомневаться, что в один прекрасный день наши подопечные неизбежно сожрут его любимое растение.

На этот раз нам, к счастью, удалось не причинить деревне вреда. Ненавидя раболепство, Питер не желал заводить собаку, так что мне приходилось выполнять те функции, которые пастухи обычно возлагают на своих псов. Я как фурия носилась вокруг стада и палкой сгоняла нэнни в кучу. Ты шел во главе процессии, подобно крысолову из сказки, и распевал: «I once had a girl, or should I say, she once had me»[9].

Какими бы симпатичными и красивыми ни казались мне твои любимицы спереди, я так и не смогла привыкнуть к их виду сзади. Хвосты их торчали кверху, открывая для всеобщего обозрения неровный кружок бледно-розовой кожи. Эта кожа время от времени раздвигалась, и оттуда выскакивала порция черных горошков, точно шарики жевательной резинки из автомата. Я подумывала, как бы это повесить им всем под хвостами по мешочку, чтобы исследовать вопрос о том, точно ли у каждой девочки горохи имеют особый запах и особую форму. Время от времени то одна, то другая дама останавливалась прямо посреди дороги, чуть приседала на задних ногах и напускала лужу. Я следила, как остроконечный отросточек кожи с желобком посередине определяет направление желтой струи. Потом на самом кончике оставалась висеть маленькая капелька жидкости, пахнущей теплым яблочным муссом, а иногда и липкая горошинка.

— Come on, baby[10], оставь его в покое, — орала я на Эмили, у которой, одной из немногих, хвост висел вниз, целомудренно прикрывая все интересные места. Эмили, любившая к нам ласкаться, была не только лапушкой, но и забиякой. Она налетала на всех собак, попадавших в поле ее зрения, и собаки, поскуливая, убегали от нее прочь. Вот и теперь при виде тощего кобелька, которого вел на поводке хозяин, шерсть у нее на загривке встала дыбом и она приготовилась напасть на пса. Тот, дрожа от страха, спрятался за спину человека — бледного мужчины с тонкими губами, которого я встречала здесь довольно часто и вначале принимала за женщину. При ходьбе он слегка косолапил. В этой безжизненной деревне он бросался в глаза своей необычностью, с этой шапочкой прямых, тщательно зачесанных назад волос и курчавыми бакенбардами. Собака нервно крутилась вокруг хозяйских ног, пока хозяин, обмотанный поводком и с трудом сохраняющий равновесие, отгонял от себя бодливую Эмили. При этом он несколько раз взвизгнул высоким голосом.

— Эмили, come on!

Эмили оставила собаку в покое и поскакала изящными прыжками вдогонку своим товаркам. Мы миновали последний дом и последние ящики герани. Я вздохнула с облегчением. Приложив руки ко рту рупором, я крикнула тебе:

— И за что ты так любишь этих чертовых теток?

Ты прокричал в такой же рупор: