Козявкин сын - страница 8

— Это он мне помогал складывать, дрова упали, — выступил на защиту кочегар.

— А, а... Ну, пусть... Перед Орловкой чтобы ни одного постороннего... Политконтроль будет, — отрывисто сказал усатый.

— Ну, товарищ, кончай, да вылазь, а то попадет из-за тебя, нынче строго, — сказал кочегар.

«Эх, дурак я, — ругал себя Пашка: — вылез не во-время, за дровами-то никто бы не увидал, езжай, куда хошь, а теперь политконтроль... Видно, какой-нибудь важный большевистский начальник, когда и машинист боится».

На нижней палубе народу полно. Сидели на мешках, на дровах и на полу.

«Хорошо, что из нашей деревни никого не видать, — думает Пашка, — а то еще скажут — убег... У тетки Марфы яйца украл, цыгана еще припутают, осрамят!»

Поднялся на верхнюю палубу — свободно. Яркое солнце слепило глаза. Любовался Пашка зелеными лесистыми берегами, отражающимися в воде, как в зеркале. Весело пенили воду колеса, от которых большие валы клином разбегались к берегам. — «Как хорошо, — думает Пашка, — так бы и растянулся вот тут на солнышке». Вспомнил про машиниста — пропала радость, точно на солнце надвинулась туча, и сделалось темно и тоскливо. «Только до Орловки, а там беспременно высадят»...

Зазвонил звонок. Матросы, свободные от вахты, сходились в клуб — в общую каюту I класса.

Пашка заглянул в окно — на столах газеты, книжки с картинками.

У двери сидела молодая, на учительницу похожая, записывала приходящих.

— Ваша фамилия? — спросила она толстого пожилого матроса с черной с проседью бородой, который направился мимо нее к столу.

— Надо што ль? Кожухов Никита... лоцман.

— Да, это наш новый лоцман, — подтвердил молодой матрос, — товарищ Кожухов! — вот место есть и газета.

— Найду сам, зрячий... Газету можешь сам читать... На што она...

Лоцман сел на мягкий клеенчатый диван, осмотрел зал-каюту, потрогал рукой обшивку, точно хотел убедиться не подменена ли; насупился, как будто неволя загнала его сюда; побарабанил пальцами по столу, обвел глазами всех присутствующих.

Рядом в кресле, за круглым столиком сидел щупленький матрос-татарин, рассматривающий картинки. Лицо довольное, веселое.

— Что, Ахмет, — хлопнул лоцман снисходительно по плечу матроса, — революцию, говоришь, сделал и на хозяйское место сел... буржуем стал... Сидел ли при хозяине-то хоть когда тут?

— Какой сидел, — также весело ответил Ахмет. — Никогда не сидел, в окошко глядел, когда палуба мыл... Какой сидел... На корме сидел... курятник нюхал... собака нюхал... капитана кулак нюхал... Сэчас хозяином сыдым. Капитан-товарищ. Корошо...

— Еще бы, на готовенькое — не дураки...

— А ты попробуй нажить, да сделать, а потом и говорить — хозяином сыдым.

— Пятнадцать годов Ахмет хозяину наживал... может тэперь Ахмет и на хозяйском месте сыдеть!

— Тише, товарищи, вы мешаете читать, — раздались недовольные голоса матросов.

Лоцман махнул рукой и отвернулся к окну. Ахмет попрежнему занялся картинками, прищуривал глаза, улыбался.

Пашка отошел от окна, прошелся по палубе, захотел подняться на капитанский мостик.

— Сюда нельзя, — раздался сзади твердый голос.

Оглянулся Пашка, какой-то парень, с револьвером за поясом, обходил палубу и отсылал всех пассажиров вниз. Когда все сошли вниз, заперли все входы на верхнюю палубу.

— Документы предъявите! — приказал парень с револьвером.

Тут же откуда-то появились двое в кожаных куртках с револьверами.

— Это что, комиссары што ли? — спрашивал какой-то дядя своего соседа.

— Стало быть, что они... звезды на картузах-то и оружие за поясом... Ищут, видно, кого-нибудь, когда документы спрашивают...

Комиссары поочередно проверяли документы, у кого их не было или были не совсем в порядке, отводили в сторону для выяснения.

Пашка, прижатый мужиками к стенке, хотел опуститься на пол, чтобы не заметили, да на полу оказались какие-то мешки.

«Снимут, — подумал Пашка, — а то и посадят, уж больно сердиты»...

— Твои, дед, документы? — строго спросил комиссар у стоявшего рядом с Пашкой старика с седой бородкой.

— Вот они, извольте, господин комиссар.

— Господ нынче нет, старик... были господа, да сплыли, теперь товарищи.