Крах - страница 8
Сэцуко. Если у нее и впрямь есть деньги, она, конечно же, даст тебе взаймы.
Умпэй. Мне не хотелось обращаться к ней с такой просьбой, но позарез нужны деньги.
Сэцуко. Я думаю, на маму ты можешь положиться.
Умпэй. Мне, Сэцуко, пятьдесят. Только в этом возрасте человек начинает по-настоящему работать. Нет, я еще не собираюсь сдаваться! Вот уже двадцать лет, как я стал предпринимателем. А ведь вся родня была против того, чтобы я родовые земли превратил в деньги и пустил их в дело. Больше всех возражала тетушка. Но я человек дальновидный, и мне почти все время сопутствовала удача – благодаря войне в Европе сложилась благоприятная конъюнктура… Иногда, разумеется, приходилось идти на риск. По мне здорово ударил кризис тысяча девятьсот двадцать седьмого года,[4] но я блестяще вышел из трудной ситуации, все прямо ахнули. А сейчас, в самом расцвете сил… Как раз теперь депрессия явно идет на убыль… Нет, я еще хочу побороться!.. Не стану рассказывать тебе все подробности, в делах ты мало что смыслишь, скажу одно: ты должна понять – я в критическом положении. Я доставил маме много огорчений, но она все стойко переносила, прекрасно воспитала всех вас и поистине достойна уважения… Конечно, в душе она обижена на меня, это понятно, может быть, даже ненавидит… В нашем доме, ты сама говоришь, не хватает тепла, и это, конечно, моя вина. Но если сейчас мама поможет мне, я стану жить совсем по-другому.
Тоёдзи и горничная вводят в комнату О-Маки. Она близка к обмороку. Вбегает тетушка, вслед за нею – Кадзуо.
Тетушка. Ай-яй-яй, что с тобой?
Тоёдзи. Сюда! Сюда! (Укладывает О-Маки на диван.) Возьми у меня в портфеле виски и налей в чай…
Горничная уходит.
Ну-ну, ничего страшного. Немного нарушено кровообращение. (К Сэцуко.) Развяжи ей пояс! (Всматривается в лицо матери, щупает пульс.)
Все наблюдают за ним затаив дыхание. О-Маки издает слабый стон.
Умпэй. Что там случилось?
Горничная приносит чай. Тоёдзи вливает его в рот матери. О-Маки громко стонет, открывает глаза.
Тетушка. Ну, как ты?
Тэруко. Мама!
Умпэй. Что с тобой?… Ведь у тебя слабое сердце, надо щадить себя.
О-Маки. Ушли? Они ушли?
Тэруко. Да, да, ушли.
Снаружи слышны возгласы: «Да здравствует забастовочный комитет! Ура-а!» Кадзуо закрывает дверь в галерею.
О-Маки. Бестолковые люди…
Кадзуо. Бестолковые? Мягко сказано.
О-Маки. Сам дьявол говорил их устами. Сперва я не принимала их болтовню близко к сердцу… Потом вижу, они суют нос даже в наши семейные дела, плетут разные небылицы… Тут я сообразила, что все это они взяли из повести Ка. Кавасаки, меня бросило в жар… в глазах потемнело…
Тоёдзи иронически смеется.
Тебе смешно, Тоё?!
Умпэй. Ну ладно, успокойся.
Тетушка. Слава богу, все обошлось.
О-Маки. Мне уже лучше. Только зря напугала вас.
Тоёдзи. Вставать пока нельзя. Полежи немного.
Умпэй (смотрит на часы). Маме лучше. Можете идти… Мне надо ей кое-что сказать. А Сэцуко и тетушка пусть останутся.
Тетушка. Я тоже? (Возвращается.)
Остальные уходят.
Умпэй (к О-Маки). Ну, как?
О-Маки (приподнимается). Как будто ничего.
Тетушка. Наконец-то ты пришла в себя. А то я уж не знала, что и делать…
Входит горничная.
Горничная. Простите… Вернулся из Токио молодой господин…
О-Маки. Он вернулся?… (Умпэю.) Меня сегодня вызывали в полицию. Из-за него. Он раскаялся, поэтому его отпускают, иначе, мол, наше имя может появиться в газетах.
Умпэй. Хорошо, что так получилось. (Горничной.) Скажи, чтобы немедленно шел сюда. (К О-Маки.) Это весьма кстати. Сэцуко хочет с ним поговорить… Впрочем, лучше потом. (Горничной.) Пусть подождет внизу.
Горничная уходит.
О-Маки. Ты сегодня будешь ночевать дома?
Умпэй. Не могу.
О-Маки. Но ты чересчур переутомляешься…
Тетушка. В самом деле. Если, не ровен час, вы сейчас свалитесь, это будет настоящей трагедией.
Умпэй. Я? Свалюсь?
Тетушка. Конечно, если так много работать.
Сэцуко. С самой весны ты ни разу не отдыхал.
О-Маки. Говорят, если человек сильно потеет, с ним того и гляди может случиться апоплексический удар.
Умпэй испуган.
Впрочем, это говорит Тоё, так что…
Умпэй. Тоё… Что он сказал?
О-Маки. Да нет, ничего особенного… Ты сегодня какой-то странный.