Крах «Операции Полония» 1980–1981 гг. - страница 7

Следующий круг Запад, надеясь на реванш, решил открыть в 50-е гг., но уже силами новой, американской команды. В Вашингтоне появляется план «полномасштабной секретной войны» против Польши, Венгрии и Чехословакии (его кодовое обозначение — «операция Редсокс-Редкэп»). С помощью заброшенных в эти страны хорошо обученных групп Вашингтон планировал вызвать там «повстанческую деятельность», а затем и «антикоммунистические восстания». Этот план, реализованный в полном объёме в Венгрии, также не принёс желаемого результата. Империализм все отчётливее сознавал, что экспорт «горячей» контрреволюции, названный на американском политическом жаргоне «отбрасыванием коммунизма» или «освобождением», демонстрирует свою неэффективность. Продолжавшееся изменение соотношения сил на международной арене делало все более бесперспективными любые формы вооружённого штурма социалистического государства, предпринимаемого внутренней реакцией при незамаскированной силовой поддержке извне. Социализм обнаружил прочную жизненную силу и устойчивость. Это заставило идеологов и политиков империалистического мира уже в середине 60-х гг. приступить к поиску иных приёмов и методов.

Именно в эти годы разрабатывается стратегия, «деликатно» названная «политикой наведения мостов». Она была провозглашена США в 1964 г. во времена президентства Джонсона (1963–1968). Главная её цель, по определению тогдашнего государственного секретаря Раска, состояла в том, чтобы «мирными средствами поощрять в коммунистическом мире эволюцию к открытым обществам» (читай: к капитализму. — В. Т.). «Смена вех» в империалистической стратегии экспорта контрреволюции, естественно, не изменяла конечных целей. Ставка на «тихую», «ползучую» контрреволюцию означала лишь одно: операция по свержению социализма в избранной для этого стране растягивалась во времени, становилась поэтапной. Ещё тогда Бжезинский — тридцатипятилетний профессор, ставший ближайшим советником президента Джонсона но делам Восточной Европы, обозначил последовательность в реализации схемы «эволюционного реформизма»: от идеологической эрозии к дестабилизации политической системы, а затем к коренным переменам в общественно-экономическом строе.

Конечно, акцент на методичную осаду социализма, «тихую» контрреволюцию не означал полного отказа от использования методов вооружённого штурма. Они оставались в арсенале империализма — с той только разницей, что ими не начинался, как в прежних схемах, а завершался весь комплекс предусмотренных дестабилизирующих мер. «США, не дожидаясь полного крушения коммунистического господства, — писал в 1967 г. тот же Бжезинский, — решили на будущее стимулировать постепенные изменения в отдельных социалистических странах… В этих целях наиболее интенсивные усилия предпринимаются в Польше». Именно Польше, таким образом, вновь отводилась роль испытательного полигона для практической проверки пригодности «эволюционного реформизма».

Но случилось так, что им стала соседняя Чехословакия. Здесь в 1968 г. в связи с начавшимся в стране общественным кризисом неожиданно открылись как будто бы благоприятные возможности для попытки дестабилизировать социализм в этой стране. Поэтому все внимание империалистических подрывных центров тогда сконцентрировалось на ситуации в Чехословакии.

«Чехословацкий эксперимент», не принёсший теоретикам «ползучей» контрреволюции успеха, потребовал серьёзного критического пересмотра и уточнения некоторых первоначальных положений «политики наведения мостов».

Пока шла эта работа, в Польской Народной Республике начал, по мнению «мозговых центров» Запада, складываться благоприятный баланс объективных и субъективных факторов дестабилизации. Ставка на эту страну им представлялась — конечно, при целенаправленных и энергичных усилиях — почти беспроигрышной.

Какие же объективные реальности Польши конца 60-х — начала 70-х гг. благоприятствовали, как полагали стратега «ползучей» контрреволюции, демонтажу социализма именно в этой стране, делали многообещающим третий круг антипольской игры?

Вот они:

— молодость польского рабочего класса, по преимуществу сформировавшегося уже после войны, в ходе социалистической индустриализации (с 1945 по 1970 г. он вырос почти в 4 раза), идеологическая незакалённость определённых его отрядов, тесные связи с деревней, делавшие его восприимчивым к псевдопролетарским и псевдосоциалистическим идеям и лозунгам;