Крах - страница 2

Я был только ребенком. После моего рождения они спали в разных комнатах. Возможно, мое появление на свет послужило причиной травмы. Как бы то ни было, у отца была своя комната, у матери своя. Какой была интимная жизнь этого человека? С ним не связывали никаких скандальных историй, не было даже косвенных намеков на что-либо подобное. Может быть, отдалившись друг от друга, они пытались сохранить сексуальное желание.

Мне довольно смутно припоминается мое детство. Оно окутано туманом, проникнутым безусловной отцовской властью. «Сперва реши — потом делай», — мой отец произносил эту коронную фразу по любому поводу, шла ли речь об экзаменах, о беге (в нем проявлялась моя легкоатлетическая доблесть), даже об уроках фортепиано, которые я брал, к полному его недоумению. «Если решил — делай».

Но как быть с неуверенностью, с удовлетворением от провала? Как быть с волями других, подчиненных его воле? Видимо, это никогда его не беспокоило. Не по бессердечию и жестокости, а по вполне искреннему убеждению, что он всегда прав. И что интересы каждого должны служить его собственным.

— Итак, ты решил стать врачом? — призвал меня к ответу отец, когда в восемнадцать лет я решил учиться медицине.

— Да.

— Ну что ж, хорошо! Держись! Но это трудный путь. Сможешь ли ты не отступить?

— Да.

— Я никогда не хотел, чтобы ты следовал по моим стопам. Я всегда говорил: «Сначала сам реши, что ты хочешь делать. Потом делай!»

— Да.

Но даже решая свою судьбу самостоятельно, я чувствовал, что служу каким-то целям. Так всегда обстоит дело с властными личностями. Как бы мы ни пытались уплыть от них, мы знаем, что вода принадлежит им.

— Что же в этом хорошего, — воскликнула моя мама. — Ты уверен, что хочешь именно этого?

— Да.

Никто не просил меня объяснить мое желание. Если бы вопрос был задан, я не смог бы внятно ответить. Это было некое расплывчатое ощущение, которое как-то взросло во мне. Быть может, если бы мне стали возражать, я сумел бы найти веские доводы и стал бы пылким энтузиастом своего дела. Возможно, этот вид страсти разгорается только в борьбе с препятствиями.

В восемнадцать я поступил в Кембридж, и начались мои медицинские занятия. Изучение мириадов телесных недомоганий и способов их облегчения как-то не сблизило меня с моими собратьями. Я, казалось, не беспокоился о них и любил их немногим более, чем если бы я занимался экономикой. Было что-то неясное во мне и в этом моем обязательстве. Я получил квалификацию и решил стать хирургом.

— Но почему? — стал возражать мой отец. — Лучше консультантом.

— Нет.

— Я не хочу видеть тебя хирургом.

— Неужели?

— Ну да ладно! Я смотрю, ты уже все решил.

Я получил практику в больнице «Сэнт Джон Вуд». Купил квартиру. Моя жизнь начала входить в русло. Свободная воля вела меня, не было ни родительского давления, ни академической борьбы. Я все решил сам. И я сделал.

Следующий шаг был очевиден.

— Ингрид — вот живая красота, — говорил отец. — А какой сильный характер! В этой девочке великая сила воли, — продолжал он одобрительно. — Стало быть, ты собираешься жениться?

— Да.

— Прекрасно. Прекрасно. Женитьба — полезная вещь, — он помолчал, — для души.

Мои амбиции были удовлетворены. Всего я добился сам. Это была благословенная жизнь. Замечательная жизнь. Но чья?

Моя жена была ослепительна хороша. Об этом свидетельствовали мои собственные глаза и реакция тех, кто ее видел.

В ней привлекала красота совершенных пропорций и очаровательное сочетание цвета глаз, кожи и волос. Она была вполне состоявшимся человеком, сложившимся задолго до нашей встречи. Я удачно вписался в картину ее жизни. И был счастлив этим.

Ей было двадцать, когда мы познакомились в доме моего приятеля. В ней не было ничего, что могло бы покоробить или оттолкнуть меня. Она обладала прелестной, исполненной сознания своей силы, безмятежностью. Ингрид вызвала мое восхищение, а позднее любовь и приняла ее как нечто высоко ценимое, но заслуженное.

Я опасался любви. Боялся ее некоторого безумия, способного разрушить меня, и был утешен. Я был допущен к любви. И верил, что любим взаимно.

Между нами не было тайн. Она была именно такой, как я воображал себе. Ее тело было теплым и красивым. Никогда не приближаясь ко мне сама, она никогда не отталкивала меня.