Красавица и чудовище - страница 23
Всегда был какой-нибудь благовидный предлог. Когда предстояли гастроли в Нью-Йорк, у него были какие-то важные дела или проблемы, а то он непременно бы выдумал что-нибудь, чтобы предотвратить ее поездку. Зато он взял с нее обещание каждый вечер звонить ему — и послал Коллина «оберегать» ее.
Перед ними был длинный, грубо отделанный туннель, и она прикрыла глаза и сморщила нос от запаха дыма и воска. Коллин, не отступающий от нее ни на шаг и вечно подозревающий ее. Он вывел из себя репортера из журнала «Люди», засыпал вопросами Катрин Чандлер. А как он глядел на нее в апартаментах Алэна! Но нет! Она не будет о них думать. Ни об Алэне, ни о Коллине. Не будет думать сейчас и вообще никогда.
Она ушла от них обоих, и как бы ни сложилась в дальнейшем ее жизнь, с ними покончено раз и навсегда.
Она вдруг отчетливо и полно осознала присутствие Винсента, хотя подсознательно и ощущала его, идущего немного позади и справа от нее — достаточно близко, чтобы можно было дотронуться до него, не дотрагиваясь. Они прошли его комнату и дюжину переходов, которые она прекрасно помнила, несмотря на то что ходила здесь много лет назад. Они прошли половину расстояния до гостевой комнаты, а он так и не произнес ни слова. Она вдруг заговорила с отчаянием, удивившим ее самое:
— Отец меня ненавидит.
Она чувствовала на себе его взгляд — печальный, серьезный, изучающий, хотя ее глаза были устремлены в проход и на свечи всевозможных размеров в кованых светильниках-торшерах и фонарях из битого стекла и в обыкновенных блестящих стаканах, вделанных в каменную стену и равномерно расположенных на гладком каменном полу.
— Он не ненавидит тебя, — произнес он наконец.
Она снова поразилась глубине и звучности его голоса.
Но он не был окрашен никакими эмоциями, и она не могла понять, что он думает на самом деле, ей стало как-то не по себе. Раньше он был для нее раскрытой книгой; мысли его отражались у него на лице, в жестах и словах. Теперь же…
— Нет, ненавидит, — тихо, но с чувством сказала она. — Если это не так, то почему он так оскорбительно любезен со мной?
Ты можешь здесь оставаться столько, сколько пожелаешь, с горечью вспомнила она, в то время как каждая клеточка его лица и тела источала изящно подаваемую ложь, а его глаза и жесткая складка у рта яснее ясного говорили, что он категорически не желал ее присутствия здесь.
Он считает меня виноватой во всем.
Винсент не видел ее лица, но видел ее словно застывшие оголенные плечи и напряженно вытянутую шею.
— Может, отчасти это так, — мягко согласился он.
Хоть бы она сказала что-нибудь! Ах, если бы они могли вернуться и то далекое время, когда так понимали друг друга! На какое-то мгновение ему показалось, что это возможно. Но она покачала головой и сказала:
— Давай не будем говорить об этом.
Да, это так похоже на Лизу, грустно подумал он. Бедная Лиза; она не впускала ничего темного в свой светлый мир. Она считала, что если она отвернется от плохого, то оно исчезнет. Катрин так никогда не делает. Катрин… Ему вдруг страшно захотелось увидеть ее прямо сейчас, дотронуться до нее, почувствовать ее безраздельную любовь и ее силу…
— Лиза, — осторожно начал он неожиданно для себя. — Есть вещи, о которых ты не знаешь.
Она опять покачала головой, взглянула на него и слабо улыбнулась.
— Винсент, пожалуйста, не надо.
— Я имею в виду мою жизнь после того, как ты ушла.
Она слегка дотронулась до его руки и, повернувшись, широко развела руки, как бы обнимая все вокруг.
— Я предпочитаю помнить приятное.
Он просто не мог достучаться до нее. А разве мне это когда-нибудь удавалось, подумал он, и ему стало невыразимо грустно. Он услышал ее смех. Когда она к нему повернулась, глаза ее светились ностальгической мечтательностью.
— Помню, как я девочкой носилась по туннелям. Они были такие длинные и темные, и я всегда бежала к свету, яркому свету. — Лицо ее совершенно преобразилось от этих детских воспоминаний. — А дети все так же купаются голенькими в бассейне за водопадом?
Он как-то об этом раньше не думал.
— По-моему, да.
— А скалы… Ты помнишь скалы?
Он улыбнулся и кивнул головой: