Краш-тест - страница 5

Да что там два заявления в загс, у нас даже нормально жить вместе толком не получалось. Хотя бы уже потому, что оба работали дома и элементарно мешали друг другу – что у меня, что в его студии на Васильевском. Трудовая книжка Германа числилась редактором небольшого ведомственного журнала, а сам он удаленно писал статьи для дорогих московских глянцев. И уже только поэтому считал всю мою работу: и энциклопедии с картинками, и рекламные тексты, и переводы с французского – дешевой халтурой. Вообще-то я и сама так считала, но слышать подобное от любимого мужчины – в лоб, открытым текстом – было обидно. А уж мои самодеятельные пешие экскурсии, которые я проводила, набирая группы через Фейсбук, Герман и вовсе не воспринимал всерьез.

Объективно Герман - как журналист и в целом как райтер – был на порядок выше меня. Писал легко, не задумываясь, как дышал, и почти не правил. Его статьи по-настоящему цепляли, а от коротких рассказов аж дух захватывало, настолько они были яркими, емкими, похожими на музыку. Наверно, он мог бы написать отличный роман, но ему было скучно развозить сюжет на десяток авторских листов. По жизни Герман был спринтером – в отличие от меня, черепахи и перфекционистки, которая могла вылизывать три абзаца целый день.

Была и еще одна проблема. Я рано вставала и рано ложилась, тогда как Герман, проснувшись к обеду, по вечерам долго-долго сидел за компьютером, хлопал на кухне дверцей холодильника, грел чай. «Уж полночь близится, а Германа все нет», - давясь злыми слезами, я вспоминала ту роковую шутку на вечеринке. Какая там полночь, к утру дело!

По правде, различие в ритме жизни вносило в наш интим известную дисгармонию. По вечерам, когда Герман был полон сил и желаний, я уже была никакая. А утром, когда мне хотелось заняться чем-то приятным, он дрых, как Финист Ясный сокол. И если по первости мы это преодолевали, потом стало слишком уж напряжно. Кому-то из нас приходилось делать героические усилия, чтобы проснуться или не заснуть. Вот и оставался для нормального секса только день, забитый делами и дедлайнами, которые еще надо было как-то раздвинуть.

Мы ссорились, разбегались по своим квартирам, дулись там друг на друга, потом Герман дежурно просил прощения, я дежурно прощала – оба знали, что это абсолютно ничего не значит. Несколько дней или даже недель встреч на нейтральной полосе, потом у кого-то дома, не задерживаясь надолго. Несколько дней – или недель – счастливой, вполне супружеской жизни. И все по новой.

Но последние пару месяцев у нас, на удивление, все было почти идеально. И я даже думала, что после стольких лет мы наконец притерлись друг к другу. Ни ссор, ни обид, ни взаимных претензий. Я приноровилась писать на кухне, на новом диванчике, и Герман мешал мне только во время своих визитов в холодильник. Впрочем, это я вполне могла вытерпеть. Да и с сексом все было прекрасно. Может, не так бурно и часто, как в первые годы, но все равно с удовольствием.

Странное дело, только сегодня утром я думала о том, что, может быть, наш третий поход в загс окажется более удачным. Нет, разговора об этом пока не было, но если уж так все неплохо идет… И тут маменьку дернуло за язык поинтересоваться во время обеда, не собираемся ли мы наконец расписаться. С ее стороны это было чистой воды провокацией, потому что я настоятельно просила ее не заводить подобных разговоров.

Герман вполне ожидаемо завелся и не слишком вежливо ответил, что мы сообщим ей об этом, когда сочтем нужным, но никак не раньше. Мама не менее ожидаемо обиделась, демонстративно встала из-за стола и уселась в кресле с книжкой. Мы быстро доели, строя друг другу ужасные рожи: «Ты что, промолчать не мог, идиот?» - «Да задолбало уже, сколько можно?!»

И вот теперь Герман возился в саду, заканчивая починку то ли поливалки, то ли еще какой мелкой техники, а я лежала в гамаке и нервно листала журнал, даже особо не вглядываясь в страницы. Раздражение и напряжение висело в воздухе, как дымовая завеса. По большому счету, мама ничего ужасного не спросила. Но надо было слышать ее интонацию, так что Германа вполне можно было понять… В общем, я сильно подозревала, что день напрочь испорчен. И хорошо если только один.