Красивое зло - страница 5

— Что?

— Да. Пожалуйста, милая, не спорь. Мы решили купить тебе новую. Сейчас есть более современные, с подушками безопасности. У нас появились деньги, и было бы неразумно разрешать тебе ездить на этой старой колымаге.

— Да ей же всего восемь лет, мама, — возражаю я.

Она продолжает, не слушая меня:

— Мы нашли прекрасный «пежо». Очень компактный и самый лучший с точки зрения безопасности. В городе он просто незаменим.

После смерти Рейчел родители постоянно беспокоятся о моей безопасности.

— Отлично, мама, — говорю я. — Спасибо!

— Как дела в школе? Успеваешь?

— Да, все в порядке.

— Я тут прочитала про медицинский факультет в университете Ньюкасла. У него отличная репутация, почти как у сиднейского. Там очень много достойных преподавателей. Подумай об этом. Тогда ты могла бы снова жить с нами, не думая про аренду квартиры или про еду.

— Я пока не знаю, мама. Мне нравятся английский и история. Медицина мне не очень подходит. Мне кажется, я могла бы заниматься искусством. И потом, мама, я действительно очень рада, что живу в Сиднее.

— О да, конечно. У Вивьен тебе хорошо, она тоже очень рада, что ты у нее живешь. И профессия искусствоведа — это отличное начало твоей карьеры. Но это же только начало. Мы еще поговорим об этом, когда ты оправишься.

Когда я оправлюсь. Мама снова вспоминает то, что было раньше, до смерти Рейчел. Я отлично успевала в школе и после окончания планировала изучать медицину. Но когда Рейчел умерла, мои планы развалились.

В то ужасное время потеряло смысл все, что мне так нравилось.

И теперь я очень сомневаюсь, что хочу снова вернуться к своим прежним намерениям.

— Хорошо, я подумаю.

— Отлично. А я отправлю тебе по почте их брошюры. — Она смеется, но я слышу в ее голосе что-то, что заставляет меня подумать о слезах.

Я тихонько глажу телефон, как будто это чем-то поможет маме. Как она живет в постоянной боли и тоске?

— Спасибо, мама, — говорю я так тепло, как только могу.

— Пожалуйста! — Теперь ее голос снова звучит свежо и энергично. — Ты хочешь поговорить с папой? Его сейчас нет, но он может позвонить тебе позже.

— Я позвоню ему завтра. Ко мне на обед придет подруга.

— Я очень рада, что ты немного развлечешься. — Я снова слышу слезы в ее голосе, потом она быстро кашляет. — Хорошего вечера, дорогая. Скажу отцу, что ты позвонишь завтра.

Я вешаю трубку и уже сожалею о том, что позвонила. Лучше я себя не почувствовала и уверена, что мама тоже. С ней всегда так последнее время. Она всегда строит какие-то планы, она не может позволить себе просто помолчать или побыть в тишине и покое. Она как будто старается не вспоминать о том, что потеряла.

Считается, что горе надо выговорить. Целый год после смерти Рейчел я старалась говорить об этом, старалась выразить свою беду и потерю. Но папа отказывался меня слушать, и мама тоже избегала этих бесед.

И постепенно я перестала говорить о трагедии. Да, в этих разговорах я искала прощения, уверения, что мама с папой не винят меня в том, что случилось. Но конечно, они винили меня — в трусости, в том, что я спаслась. Если одной из их дочерей было суждено умереть, так это мне.

Я больше не считаю, что есть какой-то способ справиться с болью и утратой. Они будут преследовать и давить всегда. Рейчел умерла. Мы никогда больше не увидим ее прекрасное лицо, никогда не услышим ее музыку. Она умерла.

Мы всегда будем жить с этой реальностью, будем постоянно помнить об этом, наши сердца будут истекать кровью при одной мысли о ней. И ничто не поможет. И если мама старается стоически выносить горе, то пусть так и будет.

Я прикасаюсь указательным пальцем к маленькому шраму чуть выше колена. Эта отметина осталась у меня после той ночи — ночи убийства Рейчел. Это все, что осталось. Я не то чтобы хотела умереть вместо Рейчел, просто прекрасно понимаю, что ушла та сестра, которая была лучше.

Рейчел вышла на сцену, и публика сразу же затихла. Сестра была такой красивой, высокой и стройной. Красное платье, за которое, как я знала, мама и папа выложили целое состояние, подчеркивало ее рост и изящество. Ей было всего лишь четырнадцать, но на сцене она вполне могла сойти за двадцатилетнюю.