Красная биология - страница 44
.
Дмитриев призывал к тому, чтобы Академия сельхознаук обратилась к «Академии наук СССР с просьбой посмотреть на свои институты, освежить явно затхлую и реакционную атмосферу, которая образовалась в некоторых институтах Академии наук»>117, что и было претворено в жизнь и, как известно, закончилось массовым террором в биологии.
В годы, когда в СССР повсеместно ощущались последствия страшного голода военных лет и послевоенных неурожаев. Дмитриев, знавший лучше, чем кто-либо, положение дел с продовольствием, говорил с трибуны Августовской сессии ВАСХНИЛ:
«Несмотря на огромные трудности, связанные с большими потерями сельского хозяйства во время войны и сильной засухой 1946 года, сельское хозяйство добилось больших успехов; достигнуты огромные успехи в послевоенном восстановлении сельского хозяйства. Это убедительно говорит о том, что социалистический строй нашего современного земледелия, созданный Лениным и Сталиным, — это самый передовой и прогрессивный строй из всех, которые когда-нибудь знала история мирового земледелия…
…Перед нами, как указывал товарищ Сталин, в перспективе ближайших пятилеток стоит задача создания изобилия предметов потребления в нашей стране, необходимого для перехода от социализма к коммунизму. Эта величественная задача налагает на деятелей сельскохозяйственной науки особую ответственность»>118.
Свою собственную особую ответственность большевик и крупный советский начальник Дмитриев реализовал вполне оригинально: через год после Августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года он был принят (по совместительству, то есть не отрываясь от важного начальственного кресла в Госплане СССР) в докторантуру лысенковского Института генетики АН СССР. Докторантам по положению создавались условия для планомерного и быстрого выполнения исследований, необходимых для написания диссертации на степень доктора наук и защиты этой диссертации. Нелепость зачисления экономиста по образованию и кандидата наук, защитившегося по экономике, в докторантуру для получения степени доктора биологических наук понятна и неспециалисту. Но делалось это неспроста. Судя по рассказам нескольких руководителей ВАСХНИЛ, которые я слышал в 70-е годы, когда работал в Президиуме ВАСХНИЛ ученым секретарем Научного Совета по молекулярной биологии и генетике, Лысенко старательно выдвигал экономиста по образованию Дмитриева по «научной» части, нисколько не тяготясь тем, что в биологии Дмитриев — совершенный профан[15].
Рассказ о том, как Лысенко попытался приспособить Дмитриева к решению собственных задач важен по ряду соображений. Два обстоятельства выдвигают фигуру Дмитриева на передний план и заставляют изучить его деятельность внимательно. Во-первых, случай Дмитриева важен тем, что он позволяет выполнить редчайшую операцию: познакомиться на документальном материале с процессом внедрения в высшие эшелоны научной олигархии человека из «коридоров власти». Во-вторых, работа, выполнявшаяся для Дмитриева[16], касалась сердцевины лично лысенковских построений — возникновения сорняков в «недрах культурных видов». Отнюдь не случайно Лысенко давал задания своим сотрудникам, чтобы они быстрее делали за Дмитриева эксперименты, необходимые для написания диссертации, писали за него статьи, а затем саму диссертацию. Закономерно, что Трофим Денисович сам стал официальным научным руководителем работы Дмитриева, то есть собственноручно стремился вывести его на первые роли.
Мы часто встречаемся с упоминанием о том, что тот или иной высший чиновник отягощен не только титулом из табели о рангах, но и еще научными степенями и званиями. О реальном вкладе в науку «коридорщиков» никогда и речи не идет, а вот регалии часто присутствуют. Как удается их раздобыть? Какова механика обретения высоких титулов номенклатурными чинами, получающими степени кандидатов и докторов с такой же легкостью, с какой «Милый друг» Мопассана заработал (заслужил?) орден Почетного Легиона? Ведь заслужил же!
Характерологическая сущность истории Дмитриева тем и ценна, что на примере этого высшего клерка можно познакомиться с тем, как система номенклатуры удерживает попавших в нее людей разными способами, в том числе и с помощью «остепенения». История Дмитриева помогает также познакомиться с реальным уровнем компетенции «высших клерков» и понять, почему исходящие от них распоряжения, многочисленные инструкции, имеющие силу закона, столь часто непродуманны, безлики и инертны, несмотря на все потуги их авторов выглядеть реформаторами и радетелями о благе народном.