Красная биология - страница 56

Разумеется, в 1950-х годах ученые не знали и сотой части того, что сегодня известно, например, о системе двуслойных фосфолипидных ядерных мембран с встроенными в них белками — либо пронизывающими мембраны, либо прикрепленными к ним с двух сторон. Не было известно в деталях, как сложно устроены хромосомы, но уже и тогда объем накопленных данных и о самом ядре, и о находящихся в нем хромосомах, о хорошо изученном к тому времени механизме расхождения хромосом по полюсам ядра в период деления клеток (митоза и мейоза) не позволял даже во сне увидеть столь примитивную картинку, какую нарисовала Лина Пименовна Липчина в своем выступлении. Так непрофессионально объяснять процессы распада и образования заново ядер образованный ученый не мог. В то время Липчина считалась хорошим специалистом в своей области, и остается думать, что она была по меньшей мере неискренна в своих высказываниях и публикациях.

Когда такие высказывания читаешь сегодня, невольно начинаешь думать о степени морального падения, царившего в то время. Эта психологическая драма личности, принужденной волей обстоятельств заменять научные истины на выдуманные, только чтобы понравиться новой фаворитке Сталина и Лысенко (вместо того чтобы рискнуть, но попытаться отстоять научные взгляды, а с ними и чистоту своего имени), поразительна.

Во время работы над книгой «Власть и наука» я старался найти материалы, которые бы показали, каким было поведение разных людей во времена расцвета квазинаучного мракобесия под давлением партийного диктата. Анализ этот показал, что в, казалось бы, безвыходной ситуации всегда находились (пусть небольшое число, но находились!) люди, для которых чистота их репутации перевешивала страх возможных (они, наверное, понимали — неотвратимых) репрессий. Ни разу, ни при каких обстоятельствах Н. К. Кольцов, П. Н. Константинов, А. А. Сапегин, И. А. Рапопорт, В. П. Эфроимсон, В. Я. Александров, Д. А. Лебедев, В. С. Кирпичников и еще десятки и сотни других ученых не покривили совестью и с открытым забралом шли на бой с Лысенко и его сторонниками, на самых ответственных научных собраниях говорили правду, нелицеприятную правду, жестокую для ушей Лысенко правду.

Неожиданным для меня итогом этого анализа стал факт, что чем выше стояли в административном плане эти люди, тем прочнее они себя спасали от репрессий. Из приведенного выше списка биологов только Сапегин провел два года в тюрьме и Эфроимсон был трижды арестован и провел много лет в разных лагерях и тюрьмах. Остальные убереглись от тюрем, хотя многие из них, а может быть, и все были вызываемы на допросы и жили под страхом ареста годы и годы. Ведь то, что они были в оппозиции к любимцам репрессивной системы, было всем известно. Значит, нельзя говорить о том, что «чаша сия неминуема» и что нельзя было избежать того, чтобы не покривить совестью.

И в истории лепешинковщины не все ученые легко шли на сделку с совестью. Ленинградский биохимик Соломон Абрамович Нейфах, тогда еще доктор наук (ныне член-корреспондент АМН СССР), боясь остаться без работы, решился принять участие в совещании лепешинковцев (видных ученых на него усиленно зазывали, все-таки это помогало укреплению престижа лысенкоистов), но сделал строгий и по форме и по существу доклад о действительно новых фактах^>204.

В отличие от него другой крупный ленинградский ученый — цитолог Михаил Сергеевич Навашин в докладе «О живом веществе при процессе воспроизведения у растений» (равно как и в статье «О роли неклеточного живого вещества в процессе воспроизведения у растений»^>205) счел за благо отвернуться от своих прежних взглядов, предал ту науку, которой посвятил не одно десятилетие своей жизни, и принялся славословить Лепешинскую, приговаривая при этом: