Красная дюжина. Крах СССР: они были против - страница 60

— Вы утверждаете, что поладили с Михаилом Сергеевичем. Между тем, по словам Горбачева, тогда, в Форосе, он обозвал вас мудаками и выгнал вон.

— Горбачев вообще очень много говорит и пишет, он хорошо умеет крутить фактами в зависимости от ситуации. Я не хочу вступать сейчас с ним в заочную полемику.

— И все же: вы в состоянии уверенно заявить, что Михаил Сергеевич заранее знал о планах ГКЧП?

— Не могу сейчас ответить вам, тут есть некоторые тонкости.

— Но вы же сами продекларировали готовность говорить правду.

— Ладно, если коротко, скажу: Михаил Сергеевич обо всем знал. Он был крестным отцом всех последующих событий.

— В том числе ведал и о списочном составе участников ГКЧП?

— Нет, но он знал, что все его ближайшее окружение поддерживает меры по наведению порядка в стране, сохранению государства.

— Словом, согласием президента вы заручились?

— Вот смотрите: прилетаем мы в Форос, рассказываем ситуацию, каждый о своем участке работы. Беседа идет откровенная. Михаил Сергеевич со всем соглашается, говорит: сейчас подпишу телеграмму, чтобы собрать Верховный Совет. И тут же добавляет: видите, хвораю, радикулит замучил, но я поставил врачам задачу привести меня в порядок, если нужно, пусть хоть ногу отрезают, однако я обязан быть в Москве. Вместе с тем с нами президент не полетел. Мог он и пригласить товарищей в Крым — того же Бориса Николаевича, например. Вместо этого Горбачев запретил нам трогаться с места.

— Тогда в Форосе шла речь об обеспечении президенту алиби?

— При мне об этом не говорили, позже я слышал, что вроде бы Владимир Александрович Крючков предлагал Михаилу Сергеевичу какой-то отходной маневр.

— Еще раз повторю вопрос о поименном списке членов ГКЧП…

— Да не было тогда никакого списка в помине!

— Но ведь после в воспоминаниях Раисы Горбачевой фигурировала какая-то бумага с фамилиями.

— Ну да, Горбачев спрашивает у нас: Язов поддерживает введение чрезвычайного положения? Мы отвечаем положительно. Михаил Сергеевич записывает, называет следующую фамилию.

— Тем не менее вы не заводили разговор, что утром будет обнародован указ о болезни президента и, следовательно, о том, что бразды правления будут переданы в руки Геннадия Янаева?

— Отдельные детали обсуждались с Михаилом Сергеевичем, но вы поймите главное: у нас не было намерения отстранять от власти Горбачева. Мы думали только о наведении порядка в стране.

Что же касается конкретно участия или неучастия в предполагаемых событиях Михаила Сергеевича, то он, безусловно, всех нюансов не знал. Однако это никоим образом не оправдывает его дальнейшего поведения, а по сути — самоустранения. Надо сказать, что в своих действиях Горбачев руководствовался только ему ведомыми соображениями и мотивами. В нем, скажем, был очень силен дух конкуренции с Борисом Николаевичем. И сегодня неприятно вспоминать, как он настраивал всех против Ельцина. Может, и в ситуации, возникшей к 19 августа, Президент Союза усматривал для себя какую-то выгоду? Не хочу гадать.

Вот вы спрашиваете: знал ли Горбачев о готовящемся ГКЧП или не знал? Но если мы до того десять раз с ним обсуждали, что необходимы чрезвычайные меры для спасения страны, и приехали сказать в одиннадцатый раз… Не требовать же нам расписку с президента о согласии?

— Если сказанное вами будет подтверждено на суде фактами, а также другими показаниями, Михаилу Сергеевичу придется на процессе несладко. Он и так из разряда потерпевших уже перекочевал в свидетели…

— Я не кровожаден и не ставлю цель засадить Михаила Сергеевича, хотя, безусловно, считаю, что он нарушил президентскую клятву. О преданной им партии я уже и не говорю…

— Находясь в Матросской тишине», вы настаивали на очной ставке с Горбачевым?

— Да, но мне без объяснения причин было в этом отказано. Лишь потом мой адвокат узнал, что, оказывается, против встречи возражает Михаил Сергеевич. Кстати, Горбачев не дал мне возможности выступить и на Президиуме Верховного Совета СССР. Я ведь являлся народным депутатом, но меня не пустили на заседание в Кремль.

— То есть как?

— Запретили по распоряжению Михал Сергеича. Двадцать второго августа я вызвал машину и попытался проехать на территорию Кремля, но меня остановили. Вынужден был разворачиваться и ехать на Старую площадь в свой второй рабочий кабинет. Позже мне стало известно, что голосование на Президиуме Верховного Совета о лишении меня депутатского иммунитета не проводилось, все решили заочно, короче, и арест мой был незаконен.